"Вениамин Яковлев. Дневники Трюса " - читать интересную книгу автора

Энн вернулся в парфюмерную, содрал с себя Рубаху Магов. "Что ты делаешь!
Ты предаёшь закон тюрьмы! Надень рубаху." (А рубаха была специальная:
волшебная ночная рубашка. Не то что из вискозы, как сейчас, или с блохами, как
раньше. Оденешь - и сны такие мерещатся, нимфы, аполлоны, хороводы, вся
эллинская мифология прокрутится в голове от сотворения мира...)
"Мне опротивела ваша рубаха, сидеть и пересказывать бредни друг другу. Я
лучше голый." "Прикрылся хотя бы, нет совсем стыда у человека", - ворчала
всеобщая любимица буфетчица Камеры Смелых Аня Сквозная. "Прикрылся хотя бы", -
вторил ей всеобщий любовник Коля. "Хоть бы мужчин постеснялся." "Да вы
поглядите, у него и пола нет, он не мужчина... Вон его отсюда!" И - выбросили
Энного, ангела-андрогина прямо охранникам на спящие животы. Так кончилась
вторая вечность Энного на земле. И начался последний круг его в
инквизиторской.

Ползи, душа, от сортира к камину, от толпы к поэтам, а от поэтов к святым.
Нет иного пути на земле. Конечная остановка - станция Голгофа. С собой взять
крест, плавки и вора, чтобы было не скучно висеть.

Дворовая-парфюмерная-инквизиторская, и опять:
дворовая-парфюмерная-инквизиторская - бредилось Энну в периоды блаженного
отдыха между воплощениями, когда он мог читать газету в одиноком
комфортабельном сортире. Тоска, никаких новостей - надо съездить навестить
друзей - и опять сдуру воплощался.
Всё тянула его земля-крыса, всё чем-то гипнотизировала адская женщина. А
потом ждала у забора с новым любовником, а у любовника - топор за пазухой.

- Я себе палец иголкой наколола. - Сестра Пигмалион превратилась в статую.
- Я себе палец наколола!
- Инквизиторская работает с 9 до 9. - Как, 24 часа в сутки? - Нет, между
сутками. - А...
Сказывалось отсутствие элементарного образования у мистера Соло
инопланетянина-первопроходца. Не в ладах был с арифмометрами, Царствие ему
небесное, превосходительство его.

Что же было в инквизиторской? А как обычно: сверло, нож, лупа (гнать
микробов с кожи), щипцы, дыба, огонь - жгли пятки, пытали: "Кто такой, в
какого вора веришь, в Кающегося на кресте или Кощунствующего?" - "Я верю в
Христа Спасителя". И опять пытали: "В какого вора веришь?.." Сирая голгофа
пустела к ночи. Марина Магдалина-Цветаева приносила мандарины (такая у гениев
скотская доля, и порой они помогают друг другу; не Богема, а настоящий дар).
Это, конечно, не рубашка с нимфами. Одели Энному смирительную рубаху,
пригвоздили к стене, прибили крестом: "Виси, пока не снимем, и когда снимем -
всё равно виси. Будешь висеть, пока не выбьем из тебя гордыню, пока не
признаешь, что вор, как всяк человек".
В дворовой - просто дурно пахло, как на всяком дворе. В парфюмерной брили
бороды да мозги чистили. Там были разные удивительные лаборатории - о них
будет потом подробная речь; в инквизиторской куда-то готовили, а потом -
стоп-кнопка, и опять пошла писать машина (дворовая, парфюмерная,
инквизиторская; инквизиторская, дворовая, парфюмерная...)