"Лео Яковлев. Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества" - читать интересную книгу автора

Н.И. Безухова, и в положенном месте я обнаружил интересовавшую меня дату:
"подписано к печати 28.II.1953 г.", дату, вызвавшую во мне волну
воспоминаний.
Конец февраля 1953 года многочисленными исследователями жизни и
творчества вождя народов был, можно сказать, разобран по минутам, и теперь
всем известно, что в пятницу, 27 февраля, он побывал на "Лебедином озере"
(во второй половине XX века этот вполне безобидный балет Чайковского стал
почему-то в России предвестником судьбоносных событий в истории этой
страны), а в субботу вечером, когда опус Безухова уже был подписан в печать
(суббота в рабоче-крестьянском государстве в те времена завершала 48-часовую
трудовую неделю), вождь прибыл в Кремль посмотреть какую-то киношку. Затем
были ночной банкет на кунцевской даче и хмурое утро 1-го марта (тоже тяжелая
дата для российского самодержавия), означавшее начало конца. Таким образом,
можно точно утверждать, что теорией упругости и пластичности вождь в эти дни
не занимался.
Меня же обнаруженная мною дата на книге Н.И. Безухова вернула в далекое
прошлое.
Для суфия, каковым я являюсь, преодоление пространства и времени - дело
обычное, хотя и не такое легкое, как для "покорявшего пространство и время"
молодого советского "хозяина Земли". (Здесь вспоминается известная бравурная
советская песенка.) Тем не менее, я, не перенапрягая свою память,
относительно легко "соскользнул" по шкале времен в далекие тридцатые годы
минувшего века и начал оттуда свое восхождение к сегодняшним дням.
Даль моего относительно свободного романа с этой жизнью начиналась в
двухэтажном доме на шесть коммунальных квартир с "удобствами во дворе" и
водопроводом в виде разборной колонки на далеком углу немощеной улицы на
окраине большого индустриального города. Мое довоенное детство проходило в
саду при этом доме. Там росли вишни, сливы, груши, яблони, некогда заботливо
высаженные неизвестным мне бывшим хозяином этого дома, исчезнувшим в вихрях
революций лет за десять до моего появления на свет. В нашем квартале было
лишь два двухэтажных дома, а остальное жилье состояло из одноэтажных домиков
окнами на улицу, каждый из которых имел свой двор и сад, огражденный высоким
забором и охраняемый "злой собакой", чей портрет красовался на входной
калитке рядом со звонком или каким-нибудь другим сигнальным приспособлением.
Одноэтажные дома и все то, что в них происходило, были закрыты для
постороннего взгляда и становились более доступными лишь в дни свадеб и
похорон. Остальные даты здесь игнорировались, и лишь в дни государственных
праздников их хозяева молча втыкали красные флаги в положенные места, и
улица несколько прихорашивалась.
Моя обитель была не столь надежно изолирована от внешнего мира, но
чужие там тоже не ходили, если не считать нищих и нищенок, точильщика со
своим станком на плечах, старьевщиков, скупающих ненужное барахло,
почтальона и редких "официальных" гостей в положительном смысле этого слова.
Наш общественный сад тоже был отгорожен от мира, правда, усилиями соседей,
оберегавших свой фруктовый урожай, а не жильцов нашего дома. Строителям
коммунизма в те годы предместье большого города казалось своего рода
Вандеей, а Человек Предместья был тайным или явным врагом. Они мечтали о
городах без предместий, городах будущего, парящих над степью своими
многоэтажками, прямо к подножию которых подходят луга, леса и белые снеги.
Мне в своей долгой жизни выпало на долю быть причастным к созданию двух