"Лео Яковлев. Голубое и розовое, или Лекарство от импотенции " - читать интересную книгу автора

клад и вылезет собака с глазами, хотя бы как блюдца. Я подскочил к отверстию
и всунул туда руку, не отдавая себе отчет, что там могут быть скорпионы,
ядовитая змея или фаланги. Но там не было ни клада, ни гадов, ни пауков.
Рука моя, погруженная в полость по самое плечо, вытащила только горсть
песка, который в тех краях мало чем отличался от пыли. Когда я сыпал песок
на камни, что-то зазвенело. Я поднял с пола тоненькое, потемневшее от
времени колечко в виде змейки с раскрытой пастью, куда был вложен круглый и
прозрачный красный камушек. Я тут же еще раз пошарил в каменном ящике, но не
нашел ничего. Колечко я одел на средний палец Сотхун-ай.
Когда мы шли обратно, уже стемнело, но светила луна, и мы шли без
страха. Время от времени в темных кустах загорались два желтых огонька - нас
провожал шакал, но во весь рост мы его так и не увидели. Зато, когда мы оба
оказались в густой тени, Сотхун-ай вскрикнула:
- Ой! У тебя тоже горят глаза, как у шакала!
- И у тебя горят! - сказал я. - Но не как у шакала, а как у волчицы -
красноватым цветом, а не желтым.
- И у тебя как у волка, - успокоилась Сотхун-ай, потому что волков в
окрестностях села уже очень давно никто не видел, а шакалы были где-то
совсем рядом.
Дома нас отругал Абдуллоджон, сказав, что больше не будет отпускать нас
гулять по вечерам. Сотхун-ай к тому же получила от него несильную оплеуху.
Потом мы с Сотхун-ай в нашей комнате любили друг друга, не потушив лампу и
даже не укоротив фитиль. Видимо, общение со скелетом и могильный дух
каким-то образом воздействовали на наше настроение, и мы отдались своим
чувствам так самозабвенно, что только, когда я оторвался от ее тела и
откатился к краю ковра, я заметил мелькнувшее в полумраке приоткрытой двери
михманханы смуглое и потому недоступное бледности лицо Абдуллоджона,
посеревшее от страсти. Меня он к себе не позвал: переживаний зрителя наших с
Сотхун-ай утех ему, вероятно, хватило для глубокого удовлетворения.


VI


Моя преждевременная любовь к Сотхун-ай и запретная любовь, творимая со
мной, были, конечно, самыми яркими воспоминаниями о времени, проведенном
мною не по своей воле в райском саду Абдуллоджона. Но запомнился мне и еще
один случайный эпизод.
Однажды я шел на свою женскую половину дома через михманхану и увидел в
углу склонившегося над чем-то Абдуллоджона. Я с первых своих шагов по земле
обладал звериной бесшумной походкой, а в михманхане она еще и смягчилась
ковром и отсутствием обуви на моих ногах. Совать свой нос в дела
Абдуллоджона я не собирался, но дверь в нашу с Сотхун-ай комнату находилась
в метрах двух от того места, где он стоял, и когда подошел совсем близко, он
вдруг почувствовал мое присутствие и резко повернулся с красивым кинжалом в
руках и угрожающим выражением лица.
- А, это ты! - сказал он, успокаиваясь.
И тогда я увидел, что он стоял над каким-то не очень большим кожаным
мешком, повалившимся набок, и над кучками сверкающих в сумраке украшений,
высыпавшихся из мешка. Настроенный нашим с Сотхун-ай походом на кладбище на