"Петр Якир. Детство в тюрьме " - читать интересную книгу автора

костер, садились, жарили хлеб и кильку на палочках. Когда к нам подходил
вольный десятник, мы, улыбаясь, говорили, что не успели позавтракать. Таким
образом проходил рабочий день. Иногда на лошади скакал к нам наш начальник
Махно. Мы вскакивали, разбегались от костра по штабелям - туда на лошади не
проедешь - и дразнили Бестужева: "Граф Бестужев! Махно! Мы тебя..."
Периодически за все наши проделки мы попадали в карцер.
Уже в разгар зимы мы занялись разбоем. По бирже проходил тракт, и сани
вольных с поклажей проезжали через нее - другой дороги не было. Мы ждали,
когда какой-нибудь санный поезд - двое-трое саней - доедет до середины,
выскакивали с топорами с двух сторон, забирали все, что нас интересовало, в
основном еду, и отпускали путников с богом. Как-то, я помню, нам досталась
туша мяса, которую мы потом жарили на костре. Были случаи, когда мы мешками
тащили муку, горох, сахар и прятали все это в штабелях, заранее раскатанных
для тайника. Найти награбленное было невозможно.
Когда мы очередной раз не захотели выходить на работу, нас насильно
выгнали к вахте. Там всех ждал розовощекий Махно. За хвост он держал большую
горбушу. Разгневанный нашим поведением, он размахнулся горбушей и сильно
ударил ею одного из нашей бригады. Парень упал. Протестуя против произвола,
мы все легли в снег. Надзиратели были вынуждены на руках относить нас в
карцер. Очутившись в карцере, все мы (а нас было 12 человек в одной камере)
вечером решили поджечь его. Карцер был деревянный. Отломали маленькую
дощечку, из ваты, вырванной из телогрейки, свили фитиль и древним способом,
катая вату дощечкой, добыли огонь, а затем, отщипывая маленькие дощечки от
досок, разожгли в углу костер. Сами легли на пол. Карцер начал гореть, мы
задыхались от дыма. Прибежавшая обслуга стала тушить карцер, не выпуская нас
из камер. Вода из брандспойта, потушив огонь, залила все камеры. После этого
все были освобождены, кроме нашей камеры. Нас рассадили по трое в отдельные
камеры, и мы окоченевали. Наша одежда была покрыта слоем льда (на улице
стоял трескучий мороз). Чтобы нас выпустили из карцера и чтобы не
замерзнуть, мы барабанили в двери. Но на это никто не обращал внимания. К
ночи у одного из нас начался приступ язвы. Мы орали, требовали врача - у
парня горлом шла кровь. Так мы простучали до утра.
После развода открылась дверь, и нам разрешили пойти к врачу. Мы взяли
нашего приятеля под руки и пошли. Шли мы как деревянные куклы, ноги были
совершенно окоченевшими. Так мы добрались до санчасти. Конвоир отвел нашего
приятеля в комнату врача, а мы остались ждать в передней. Конвоир очень
быстро вышел и сказал, что нашего приятеля положили в больницу, и чтобы мы
возвращались в карцер. Мы заорали, что тоже нуждаемся в медицинской помощи.
Конвоир ругался, требовал от нас повиновения. На крик вышел врач и, не
обращая внимания на ругань конвоира, спросил:
- А что с вами?
- У нас ноги обморожены.
Он попросил нас войти в кабинет, раздеться. Сел за стол, записал наши
фамилии. Когда я назвал свою, он как-то невольно вздрогнул и стал
внимательно смотреть на меня. Я с трудом стягивал с одной ноги бахилу
(лагерные ватные чулки). Когда я ее снял, то увидел совершенно посиневшую
ногу. То же самое было и у моего приятеля. Врач написал какую-то бумажку и
протянул ее конвоиру. Конвоир прочитал и сказал, что по распоряжению
начальника лагпункта мы должны находиться в карцере. Врач подошел к телефону
и позвонил: