"Петр Якир. Детство в тюрьме " - читать интересную книгу автора

несколько воришек тихо подкрались к мешкам, на которых спали люди, и,
разрезав их "мойками" (бритва, инструмент для вскрытия карманов, мешков и т.
д.), очень искусно извлекли разные продовольственные товары. Я по их знаку
принимал и складывал "дары": сало, масло, сахар, белые сухари, лук, чеснок,
махорку, папиросы. Очистили мешков двадцать, снеди было уже больше, чем
надо. Юра, тоже уже разбуженный, с одним парнем были направлены за бачком с
водой. В этом бачке развели большое количество сахара и накидали туда белых
сухарей. Это в тюрьме называется тюрей. Отрезав по большому куску сала,
компания в двенадцать человек уселась вокруг бака и, достав ложки, хлебала
тюрю вприкуску с салом. Дело двигалось быстро - мы опустошили двухведерный
бачок, нажравшись по горло. Закурили папиросы, взяв в рот по конфетке - это
считалось высшим шиком. Удовлетворенные едой, мы не могли сидеть на месте.
Мы начали озорничать. Поднялся шум. Народ от шума начал просыпаться.
Просыпавшиеся обнаруживали пустоты в своих "сидорах" (мешках). Поднялся
ропот. Это не смущало наших руководителей, ибо они считали, что совершили
вполне законный акт насилия неимущих над имущими. На претензии,
раздававшиеся из всех углов, было заявлено, что если недовольные не
успокоятся, то можно поплатиться носом, который очень легко отрезать
бритвой. Камера затихла. Люди были очень разобщены, никто не хотел
подвергаться возможным неприятностям.
Во время ночных хищений Абаня у кого-то вместе с продуктами вытащил
двадцатипятирублевую бумажку и теперь, не дожидаясь подъема, предложил Косте
сыграть с ним в карты на "чистые" (на деньги). Костя согласился - деньги
ценились выше всего. Играли они в стос. За полтора часа Абаня отыграл у
Кости все вещи, проигранные мной, а также выиграл Костин костюм и сапоги.
Прозвонил звонок на подъем, и нас выпустили на оправку. Выпускали в две
очереди, так как в уборной было всего лишь 20 стульчаков. Мы пошли в первую
очередь, а когда вернулись, то увидели, что рядом с дежурным стоят двое
мужчин из нашей камеры и показывают пальцем то на одного, то на другого из
нас. Надзиратели, стоявшие в коридоре, начали хватать нас: Костю Корзубого,
меня с Юркой и других. Мы визжали, сопротивлялись, царапались, но все-таки
были препровождены в рядом находившуюся холодную камеру без окон, служившую
карцером. Больше всех пострадал при этом сопротивлении мой Юрка, которому
сильно повредили руку. Когда пришел врач, оказалось, что у Юрки внутренний
перелом, и ему наложили гипс.
Вообще Юрка был несчастливым человеком. Еще в детстве в Ленинграде ему
выбили глаз из рогатки во время "битвы" между двумя районами, здесь сломали
руку, а в Коми АССР в 1941 году чуть не убили эстонцы, которым он доказывал,
что Сталин непогрешим; в 1942 году он освободился и, прожив всего один день
с полюбившейся ему девушкой, пошел добровольцем в армию; он погиб через
несколько месяцев после прибытия на фронт, 12 сентября 1943 года.
В карцере я не просидел и суток из пяти, полученных мною, - меня
вызвали на этап. Все остальные остались. Абаня сказал, чтобы я забрал все
свои вещи. С Юркой мы расцеловались, несмотря на постоянные наши идейные
разногласия. Мне было очень жалко оставлять его, он был очень беспомощен и
раздавлен: его вера в справедливость не совмещалась с положением дел на
воле.
Нас повели к первому корпусу; мы поднялись на пятый этаж и пошли выше.
Над всем корпусом простирался громаднейший чердак, набитый до отказа зэками.
Их там помещалось около 800 человек. Это была главная пересыльная камера, из