"А.П.Ксендзюк. Видение Нагуаля" - читать интересную книгу автора

осознания и расширение перцептивных возможностей делают представителя
человеческого вида сопричастным грандиозной мощи творящих эманаций, и тогда
адепт погружается в благоприятный поток, движется стремительно вместе с ним,
одновременно пребывая в глубоком покое.
Такое существо зеркально отражает в себе основные качества самого
Бытия, самой Реальности - непрерывное развитие и гармония противоположных
качеств, адекватное реагирование на сиюминутные, частные ситуации и
ощущение, осознание окончательной Реальности (нагуаля) - без пространства и
времени, без качеств, границ и отдельных объектов.
И здесь приходит некая амбивалентность в восприятии мира. Отдельность и
слитность, универсальность и частность - любому духовному искателю на уровне
эмпирического опыта открывается их относительность, взаимообусловленность,
сущностное единство.
Например, когда толтек или любой мистик, постигший подлинное
переживание Реальности, говорит о "вещах мира", он ни на мгновение не
забывает о том, что погружается в условное пространство вербализуемых
представлений. Мистик помнит, что в Реальности "вещей" нет и быть не может;
энергетические поля, размытые вечностью и бесконечностью, никак не
дробятся - пространство и время имеют психическое происхождение, так что сам
принцип отдельности оказывается игрой определенным образом наученного ума. С
другой стороны, безоглядно погрузиться в "брахманический океан" Абсолюта -
значит, потерять из виду ту лестницу, по которой нам суждено взбираться.
Одновременное удерживание в сознании условного "мира вещей" и
необусловленного "мира Реальности" достигается при помощи особого искусства
перцептивно-психического равновесия. "Воин верит не веря" - так
сформулировал этот баланс дон Хуан Матус в книгах Кастанеды.
В том или ином виде подобное откровение приходило к практикующим
мистикам всех школ и во все времена, однако слишком часто оно оставалось
молчаливо подразумеваемым фактом личного мировоззрения; если же этот концепт
включался в мистическую доктрину или магическую теорию, он все равно словно
бы оставался в тени, даже в тех случаях, когда превращался в
мистико-философскую декларацию (например, постулат о тождественности нирваны
и сансары у поздних буддистов).
В чем же причина такого положения? На мой взгляд, второстепенность этой
ключевой идеи связана с тем, что она не вытекала логически и внятно из
принимаемых во внимание моделей трансцендентного мира и его познания. Ведь
только толтекские маги (из всех известных нам школ) не принимали
иерархического подхода; они не считали нагуаль Высшей Реальностью,
Абсолютом, превосходящим всякий перцептивный опыт, - напротив, толтеки
подчеркивали равноценность всех видов восприятия и осознания, а потому не
видели причин пренебрегать "профаническим" осознанием "мира вещей", более
того, находили в нем необходимый и ценный аспект того же нагуаля. То, что
нужно научиться прагматически использовать оба модуса осознания, понимать их
как взаимодополняющие компоненты опыта, ведущего к тотальной
трансформации, - напрашивающийся вывод, логически вытекающий из толтекского
понимания окружающего нас мира. Непрерывное практическое использования
тоналя и нагуаля в их экзистенциальном взаимодействии настойчиво напоминало
толтекам о фиктивности "мира вещей".
Безусловно, проницательные умы, ставящие перед собой проблему познания
Реальности, должны приходить к схожим идеям и установкам. И непостижимость,