"Дженни Вурц. Дитя пророчества ("Войны Света и Теней")" - читать интересную книгу автора

необходимые дела, растворялись в ночи.
И все же здесь они рисковали не так, как в других краях. Постоялый двор
Тобаса находился, по сути, на священной земле. Горожане не решались сюда
соваться; их отпугивали жгучее солнце и непредсказуемость пустынных
пространств. Да и караваны старались не сворачивать с торговой дороги, боясь
легких копий хозяев пустыни.
С каждым годом Мейглин становилась все красивее. Под жарким солнцем
Санпашира кожа ее стала смуглой, что лишь оттеняло ее фиалковые глаза и
удачно сочеталось с густыми темными волосами. Однако девушка благоразумно
скрывала свою красоту. Она намеренно надевала мешковатую одежду, а голову
туго повязывала платком. Мейглин никогда не улыбалась на людях, но этого
Тобас от нее и не требовал. Его вполне устраивала ее честная, усердная
работа. Мейглин ловко уворачивалась от развязных возниц, которые были не
прочь облапить или ущипнуть ее, и не поддавалась на льстивые увещевания
подвыпивших торговцев, пытавшихся прельстить ее блеском дорогих колец.
Мейглин ухаживала за курами, готовила корм для лошадей и радовалась, что
здесь никто ничего о ней не знает.
Прошло еще сколько-то времени, и наследственные магические способности
Мейглин, молчавшие до сих пор, вдруг взбунтовались в ней. Особенно тяжело ей
было весной, когда дули сильные ветры. Ее кровь словно знала, что в это
время стражи-кентавры вели поредевшие стада единорогов туда, где им
предстояло провести весну и лето. Но дарования Мейглин не получили должной
выучки. И не было рядом мудрого наставника, способного понять тревоги ее
сердца и направить ее дарования в нужное русло. Девушку посещали сны и
видения; они будоражили ее душу не только в праздничные ночи, когда племя
собиралось у священного колодца, зажигало ритуальный костер и затевало
пляски, дошедшие из глубины веков. Разумеется, Мейглин не делилась своими
тревогами ни с кем, а Тобас и прислуга даже не замечали, какой отсутствующий
взгляд бывает иногда у нее по утрам. На ее усердии это никак не отражалось.
С рассвета до заката Мейглин часто ходила за водой к священному колодцу,
выложенному кирпичом-сырцом. Она всегда знала, когда кто-то следил за нею,
прячась среди теней. Тело девушки заранее предупреждало ее, покрываясь
гусиной кожей.
Те, кто следил за нею, передвигались бесшумно, а их следы быстро
развеивал ветер. Мейглин не страшилась людей из клана и пустынного племени.
С последними она всегда была учтива, помня, на чьей земле стоит владение
Тобаса. У нее не появлялось и мысли выйти из дома в ночь новолуния, когда
племя собиралось возле колодца, дабы воздать почести своей богине.
Мейглин умела скрывать замешательство, если вдруг у нее за спиной
неслышно появлялись старухи из племени. С ними нужно было себя вести
особенно осторожно; любой пристальный взгляд они могли счесть дерзким и
оскорбительным. Увидев их, Мейглин неизменно склоняла голову и отходила,
уступая им место. Столкнувшись со старухами в первый раз, она решила помочь
им наполнить водой кожаные бурдюки. Наверное, то была непростительная
дерзость. Однако старухи лишь улыбнулись и вежливо отказались. Они называли
Мейглин Аншлиния, что на древнем языке означало "заря". Но этот язык был ей
неведом. В ответ она только улыбалась, даже не подозревая, что древнее слово
дарило ей надежду. Мейглин всегда считала это слово чем-то вроде
благословения или комплимента. Окажись рядом маг, он бы объяснил девушке,
что племена Санпашира чтят молчание и обращаются к кому-то лишь в особых