"Вильгельм Вульф. Зодиак и свастика " - читать интересную книгу автора

оставить людей Керстена в поместье. Керстен заверял Гиммлера, что сам по
себе русский народ довольно "безобиден", а если в поместье вывесить шведский
флаг, его людям, дескать, никто не причинит вреда. Однако сами люди в этом
вовсе не были уверены, ибо наслушались от беженцев рассказов о тех страхах и
ужасах, которые им пришлось пережить с приходом русских.
Я уже обсуждал этот вопрос с доктором Брандтом 21 апреля. Он согласился
со мной, что Гарцвальд следует эвакуировать. Из беседы с господином Мазуром
я тоже знал, насколько беспардонно вели себя русские в Польше, Силезии и
Восточной Пруссии. Прибывавшие в Швецию беженцы из тех мест рассказывали
жуткие истории. Мазар сказал, что, окажись он в подобной ситуации, он бы не
мешкая подался на Запад. Лишь бы не попасть к русским.
Исходя из этого, я посоветовал Гиммлеру послать в Гарцвальд грузовики и
вывезти оттуда всех беженцев в Гамбург или Шлезвиг-Гольштейн. На армейские
грузовики в тот момент рассчитывать не приходилось, но можно было попытаться
уговорить шведов совершить такой рейс. В распоряжении шведского Красного
Креста имелось большое количество грузовых машин и автобусов, а
штаб-квартира Красного Креста находилась как раз в Любеке, так что Гиммлеру
будет сравнительно просто все устроить.
В результате вечером 25 апреля, после долгого и опасного путешествия
автоколонна грузовиков с беженцами и людьми из поместья Гарцвальд прибыла в
Любек. Под Шверином колонна подверглась нападению самолетов-штурмовиков,
трое шведов из персонала Красного Креста погибли, несколько машин было
уничтожено. По прибытии беженцев разместили в помещениях шведского Красного
Креста.
Этот в общем-то незначительный эпизод примечателен в одном отношении:
Гиммлер, всегда такой щепетильный во всем, что касалось мер безопасности,
впервые отдавал приказы по городскому телефону. К тому моменту все пришло в
полное расстройство, секретные линии связи не действовали. Да и сам Гиммлер
был в большом расстройстве. Из разговора я понял, что он паникует, нервы у
него на взводе.
Шелленберг во время встречи с Бернадоттом просил графа связаться с
Эйзенхауэром, чтобы обсудить возможность перемирия на Западном фронте. Это
предложение, сделанное в момент, когда Третий рейх находился в агонии, можно
было расценить как бесцеремонность по отношению к Бернадотту. Полтора года
Гиммлер не мог решиться на переворот, а теперь надеялся, что союзники
захотят объединяться с ним против русских.
Гиммлер знал о серьезных разногласиях между Черчиллем и Сталиным, на
это он и рассчитывал. Но перемирие было бы возможно лишь при условии
устранения Гитлера, впрочем, и тогда западные державы не позволили бы ему
остаться у власти. Самое большее, на что мог надеяться Гиммлер, это
руководство страной на переходном этапе до установления мира. Временами
Гиммлер это понимал. Но было совершенно ясно, что он лишен качеств
государственного деятеля - взять хотя бы его постоянную нерешительность, он
был не способен схватывать ситуацию в целом. Не то бы давно потребовал
отставки Гитлера, применив, если нужно, силу, а уж потом бы приступил к
переговорам. Но Гиммлер медлил, оправдывал свои колебания пустыми
разговорами о преданности. Он не сознавал громадной ответственности перед
немецким народом, не то давно задействовал бы отлаженный механизм СС, чтобы
предотвратить или хотя бы смягчить надвигавшуюся катастрофу. 27 апреля
западные союзники через Бернадотта передали Гиммлеру, что никаких