"Шломо Вульф. Эпикруг" - читать интересную книгу автора

нашли! Моя мама на нем ни слова не знала, а дедушка только молился, как
француз по-латыни. Звучит еще противнее арабского, одни рычащие-шипящие, как
они сами. А дети! Все визжат, кривляются, наглые такие... И мужчины, даже
громадные, жирные и волосатые не говорят, а визжат что-то, причем все
одновременно, без конца друг друга щиплют и целуются взасос. А на нас как
смотрят! Даже на меня, а мне полтиник, со всех сторон дверцы машин
открывают. Козлы похотливые, потные и лупоглазые. Нашли мне мой народ! А
женщины! Все курят даже в автобусах и магазинах, голоса хриплые, все резкие,
поджарые, ни одной приличной женской фигуры, не зря их козлы на нас
кидаются. А архитектура! Бетонные серые бараки вместо домов. Зимой в них
холодно, летом раскаляются. А море! Мутное, зеленое, мешочки плавают, медузы
как кислотой брызгают, все лето вода горячая. А комары! Черные, шустрые,
летают со скоростью мух, а хитрые какие, на белое не садятся, убить их на
себе невозможно, а жалятся со страшной силой."
"Позвольте, вы не ответили насчет работы. А это ведь главное. Я читал в
брошюре об окладах израильских инженеров, ученых, врачей - чуть ли не выше,
чем в Америке." "Так то же для израильтян, а вы - эмигранты, олим.
Израильтян вообще ничего, что я тут нарассказала не касается. Из виллы с
масганом садится себе в ауто с мазганом, а оттуда - в оффис с масганом же -
весь день кофе пить. На лето они все в Европу от жары уезжают. Их и мерзкий
африканский климат не касается. Только вас к их науке и к достойной жизни на
пушечный выстрел не подпустят. Вы небось ученый, доктор наук? Я так и
поняла. У меня зять кандидат наук, наслушалась. Знаете шутку: и днем и ночью
кот ученый все ходит, поц, эпикругом... Вот по этому холодному эпикругу и
ходят наши ученые. Одному из тысячи они позволят просочиться в свой теплый
эпицентр, одному из сотни дадут пособие вчетверо меньше, чем у такого же
специалиста-израильтянина, а труд на износ. Примут на временную работу, а
потом украдут этот труд, за свой выдадут, выжмут и выгонят.. Остальные
мужчины наши там от постоянного безделия превращаются в мягкое скулящее
дерьмо, а женщины - в каменных мегер! И не мудрено: для женщин там работа
еще есть, их виллы убирать под окрики жирной свиньи-хозяйки, а мужчине
считай повезло, если устроится как эта тетка с метлой. А большинство мужиков
наших образованных целый день ищет пятый угол в чемодане, пока его жена там
у них вкалывает, пока они там над ней измываются. Вот жена и возвращается
ежедневно к такому мужчине. О чем с ним говорить? Как его любить, за что
уважать? Вот вы сейчас такая милая нормальная семья. Через год вы себя и в
зеркале не узнаете. Погибли мы все. Лучше бы сразу - в газовую камеру..."
Она истерически зарыдала, сморкаясь и вздрагивая всем своим хрупким
сгорбленным телом. От порыва ветра в ее кривом зонтике лопнула очередная
спица, и несчастная бросила его в урну, промахнулась, поддала в ярости ногой
- слетел ботик. Женщина схватила себя за виски и села на мокрый снег.
Илья поспешно поднял ее, Лена надела ботик на потемневший грязный
носок. Дворничиха налила ей из термоса чаю. Она кивнула благодарно,
поцеловала добрую антисемитку в обветренную и уже тоже заплаканную щеку и
хрипло продолжила: "Вот вы в семидесятые могли уехать? Я тоже. Так вот эти
двадцать лет, что я прожила в Союзе вместо Израиля - единственное мое
богатство, которое Израиль у меня отнять уже не в состоянии. Мы им даже в
качестве негров не нужны, у них рабами палестинцы, с ними удобнее, они иврит
знают и сильнее наших физически..."
"Зачем же тогда они нас зовут?" - закричала теперь Лена, вся в слезах.