"Шломо Вульф. Убежище" - читать интересную книгу автора

последнего милосердия. Двое друзей на берегу -- девушка в поношенном брючном
костюме и ее папа. Две крошечные живые точки под белесым северным небом. Их
ждала разлука -- он отбывал на месяцы к своим видениям, а она уезжала в
Севастополь на лето с робкой надеждой на чуждое ее судьбе счастье...
***
В то время был популярен один польский художник, выставку которого я
как-то посетила в Эрмитаже. Одна из его картин называлась "Убежище".
Развалины до горизонта, но над маленьким человеком они причудливым образом
сложились в кирпичные руки, прикрывающие его ладонями. Меня поразило лицо: с
отчаянием в глазах и с жалкой виноватой улыбкой.
Я была на этой выставке перед самым отъездом и с самыми мрачными
предчувствиями. На случай личной катастрофы и убежища при этом, я прямо из
Эрмитажа зашла в комиссию по распределению, которая ленинградцами и не
интересовалась Тайком от Феликса я подала там предварительную заявку на ЦКБ
во Владивостоке и взяла с собой в поездку книгу про тамошний подводный мир.
Когда меня особенно доставали в Севастополе, я перечитывала эту книжку и
думала о том, что ведь я сама могу выстроить, без всякого высокого
покровительства, свой собственный мир у теплого моря. Тот же Севастополь, но
на другом берегу моей же страны. А если без Феликса, то выстроить из руин
моей любви хоть какое-то убежище. Коль скоро так или иначе Феликс зацепится
за Ленинград, то из родного города придется уехать мне. По распределению и
как можно дальше. Остаться в Ленинграде я бы не смогла после неизбежного
разрыва. Каждая улица, мост, дом будет мне пыткой воспоминаний. Я настолько
была уверена, что разрыв неизбежен, что даже не удивилась, когда он
произошел...
***
И вот опять на сцене богатый дом Дашковских в Севастополе.
В тот вечер вся гоп-компания пошла в театр без меня: я перекупалась,
стреляло в ухе и хотелось просто лечь пораньше. Как всегда, когда северные
гости куда-то, наконец, уходят, южные хозяева чувствуют краткое долгожденное
облегчение. К Софе пришла такая же респектабельная и глазастая подруга. Был
подан торт, чай, а что я дома они не знали. Во всяком случае, мне до
определенного момента хотелось хотя бы думать, что все диалоги и монологи
были пусть и обо мне, но не для меня. В отличие от в общем-то добрейшего и
безобидного националиста деда Казимира, эти двое не касались моего
"позорного гойства". Тем более, что подруга вообще была не то армянка, не то
грузинка, я их вечно путаю. Но вот что я нагло и безобразно лезу в семью,
что я уже год живу за счет Дашковских, так как Феликс требовал в эти месяцы
с родителей больше денег на свое студенческое житье, что я вульгарна и явно
из низших слоев населения, что я, к тому же, слишком сексапильна внешне,
чтобы не привлекать со всех сторон других мужчин, хотя (тут они просто
хрюкали совершенно некошерно от удовольствия) такого подвижного носа
стеснялась бы любая приличная девушка и никогда не позволяла бы себе шмыгать
им при всех, волнуясь... Они подробно осмеивали все особенности моего лица и
фигуры, которыми я так гордилась. Потом я вдруг поняла, что они все-таки,
скорее всего, знают, что я их слышу, но, тем не менее, горячо одобряют
осущестляемую моими милыми однокурсниками травлю. Как это делалось, я с
детства знала по нашей коммуналке, где периодически все ополчались против
какого-нибудь жильца.
Оказалось, что план дальнейших боевых действий Софьей Казимировной уже