"Джин Вулф "Цитадель Автарха"" - читать интересную книгу автора

пока не увидел его. Он лежал распростертым, подогнув одну ногу под себя и
вытянув другую. У его правой руки валялась короткая сабля, кожаный ремешок
которой еще висел на запястье. Простое забрало воина слетело с его головы
и откатилось на шаг в сторону. Муха карабкалась по сапогу воина, пока не
доползла до обнаженной плоти под коленкой и снова взлетела со звуком
крошечной пилы.
Конечно, я понял, что воин мертв, и почувствовал облегчение, но ощущение
одиночества вернулось ко мне, хотя я и сам не сознавал, что оно временно
уходило. Я взял солдата за плечо и перевернул. Тело еще не распухло, но
запах смерти пусть еле уловимо, но уже распространялся вокруг. Лицо воина
размякло, словно восковая маска у огня. Сейчас невозможно было сказать,
что выражало оно перед смертью. Воин был молодым, светловолосым -
красивое, простое лицо. Я поискал смертельную рану, но не нашел.
Лямки его ранца были затянуты так туго, что я не смог ни стащить его, ни
даже ослабить узлы. Тогда я вытащил его нож и перерезал ремни, а нож затем
воткнул в ствол дерева. Одеяло, обрывок бумаги, почерневшая от огня
сковородка с ручкой, две пары голубых чулок (очень кстати!) и, что важнее
всего, луковица и полкраюхи темного хлеба, завернутые в чистую тряпицу, а
также пять кусков сушеного мяса и кусок сыра, завернутые отдельно...
Сначала я принялся за хлеб и сыр. Мне приходилось делать над собой усилие,
чтобы есть не торопясь. Откусив трижды, я вставал и прохаживался
взад-вперед несколько раз. Чтобы разжевать хлеб, требовалось немало сил.
Вкус был точно таким же, как у черствого хлеба, входившего в рацион наших
узников в Башне Сообразности, - хлеба, который я иногда воровал скорее из
злого озорства, чем от голода. Сыр оказался сухим, пахучим и соленым, но
все равно потрясающе вкусным. Мне подумалось, что я никогда еще не едал
такого вкусного сыра и никогда больше не попробую. Я словно поглощал самую
жизнь. Захотелось пить, и я узнал, как хорошо утоляет жажду лук,
стимулируя работу слюнных желез.
К тому времени, как я добрался до мяса, которое тоже было очень соленым, я
уже насытился настолько, что смог задуматься, не стоит ли оставить пищу на
вечер. В конце концов я решил съесть один кусочек немедленно, а четыре
оставить на потом.
С раннего утра стояло безветрие, но сейчас подул легкий бриз, который
охлаждал мне щеки, шевелил листву и поднял с земли клочок бумаги,
выброшенный мною из ранца воина. Бумага прошелестела по мху и опустилась
рядом с деревом. Не переставая жевать и глотать, я поднял листок. Это было
письмо; вероятно, солдат не успел отправить его или не закончил. Почерк
оказался угловатым и более мелким, чем я ожидал, однако, может быть, он
писал такими маленькими буквами, чтобы уместить как можно больше слов на
этом клочке, а другого листка у него не было.
О моя возлюбленная! Проделав большой марш-бросок, мы находимся в сотне лиг
к северу от того места, откуда я писал тебе в прошлый раз. Мы не голодаем
ч днем на холод не жалуемся, хоть по ночам, бывает, и мерзнем. Макар, о
котором я рассказывал тебе, заболел, и ему разрешили остаться. Тогда очень
многие сказали, что тоже больны, но их заставили шагать впереди нас, под
конвоем, без оружия и с двойной поклажей. Все это время мы не видели
признаков асциан, и лохаж сказал, что наш переход закончится только через
несколько дней. Мятежники убивали караульных три ночи подряд, так что нам
пришлось поставить по три человека на каждом посту да еще разослать