"Джин Вулф. Тень палача." - читать интересную книгу автора

своей койкой герб одного из северных кланов.
Что до меня - сам я уже считал моим собственным герб, отчеканенный на
бронзовой пластине над дверью одного мавзолея. Фонтан над гладью вод,
корабль с распростертыми крыльями, а в нижней части - роза. Дверь давно
разбухла от дождей и покоробилась, на полу лежали два пустых гроба, а еще
три, слишком тяжелые для меня и до сих пор нетронутые, ждали на полках
вдоль стены. Но не гробы - закрытые ли, открытые - составляли
привлекательность этого места, хотя на остатках мягких, поблекших подушек
последних я иногда отдыхал. Привлекал, скорее, уют небольшого помещения,
толщина каменных стен с единственным крохотным оконцем, забранным
единственным железным прутом, и массивность бесполезной, никогда не
затворяющейся двери.
Сквозь окно и дверной проем я, не видимый никому, мог наблюдать за яркой
жизнью деревьев, кустов и травы снаружи. Кролики и коноплянки, убегавшие и
разлетавшиеся при приближении, не слышали и не чуяли меня здесь. Я видел,
как водяная ворона Момент вполне подходит для описания всего того, за чем
я наблюдал так долго. Десятка саросов Но иногда, особенно в жаркие, сонные
полуденные часы, смотреть было почти не на что. Тогда я отворачивался к
бронзовой табличке над дверью и гадал, какое отношение ко мне имеют
корабль, фонтан и роза, или глазел на бронзовый саркофаг, мной же самим
найденный, отполированный и установленный в углу. Покойный лежал,
вытянувшись во весь рост и сомкнув тяжелые веки. При свете, проникавшем в
мавзолей сквозь оконце, я изучал лицо покойного, сравнивая его со своим,
отражавшимся в полированном металле. Мой нос, прямой и острый, впалые щеки
и глубоко посаженные глаза были такими же, как у него. Ужасно хотелось
выяснить, был ли он, как и я, темноволос.
Зимой я навещал некрополь лишь изредка, но с приходом весны этот мавзолей
и его окрестности неизменно предоставляли мне место для наблюдений и
отдыха в тишине. Дротт, Рош и Эата тоже приходили в некрополь, но я
никогда не показывал им своего излюбленного убежища; у них, как и у меня,
также имелись свои потайные местечки. Собираясь вместе, мы вообще редко
лазали по склепам. Мы сражались на мечах из веток, швыряли шишками в
солдат, играли в "веревочку", в "мясо" или - при помощи разноцветных
камешков - в шашки, расчертив под доску землю на свежей могиле.
Так развлекались мы в лабиринте могил, также принадлежавшем к Цитадели, а
иногда еще плавали в огромном резервуаре у Колокольной Башни. Конечно,
там, под толстым каменным сводом, нависавшим над темной и бесконечно
глубокой водой, было холодно и сыро даже летом. Однако в резервуаре можно
было купаться и зимой, да вдобавок купанье это обладало преимуществом
главным, несомненным и решающим: оно было запрещено. Как упоительно было
прокрадываться к резервуару и не зажигать факелов, пока за нами не
захлопнется тяжелая крышка люка! Как плясали наши тени на отсыревших
камнях, когда пламя охватывало просмоленную паклю!
Как я уже говорил, другим местом для купанья был Гьолл, огромной, усталой
змеей проползавший сквозь Нессус. С наступлением теплых дней ученики
компаниями шли купаться через некрополь - мимо высоких старых гробниц под
стеной Цитадели, мимо исполненных тщеславия последних прибежищ оптиматов,
сквозь каменные заросли обычных памятников (минуя дородных стражей,
опиравшихся на древки копий, мы старались изображать высшую степень
почтения) и, наконец, через россыпи простых, смываемых первым же ливнем