"Виталий Владимиров. Северный ветер с юга (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Похоже было, что Болотников забыл обо мне и сам для себя устроил вер-
нисаж. В этом затхлом полуподвале не было и тени официальной торжествен-
ности выставочного комплекса, когда полотна неприкасаемо молчат со стен,
здесь они кричали вместе с создателем, их можно было кинуть в ссылку, в
угол и снова вернуть на колченогий пьедестал. Бородатый творец то мрач-
нел, то довольно улыбался и только приговаривал: "Ай, да Болотников...
Ой, да Егор..."
Но одну картину он рассматривал долго. Ощущение от полотна было та-
кое, будто заглянул через жерло вулкана в обжигающее нутро Земли и от
черных потрескавшихся стенок кратера сквозь белое, желтое, оранжевое па-
даешь, затаив дыхание, в извивающийся красно-багровый центр. Я на миг
отвернулся и снова взглянул. Сомнений не было - над центром дрожало ма-
рево жара, и это был не обман зрения, а материальная реальность.
- Что это? - спросил я у Егора почему-то тихо.
- "Красная яма", - ответил он задумчиво и повторил, - красная...
яма...
- Как же это сделано? - не выдержал я. - Не понимаю, но ощущение та-
кое, что она дрожит, как мираж, особенно в центре.
- Ага, как мираж, - подтвердил Болотников и как бы очнулся.
- Как сделано, говоришь? А никому потом не разболтаешь мои секреты?
И он повернул картину ко мне боком. В раму были вбиты десятки, нет,
сотни гвоздиков. От каждого из них, пересекая полотно в различных нап-
равлениях, были натянуты нити. Они были также окрашены в различные цвета
и, проходя поверх полотна, совпадали с ним по цвету или контрастировали,
создавая тем самым эффект миража.
- Гениально, Егор, - восхитился я. - Ты же сломал плоскость, заколдо-
ванное двухмерное пространство. Сколько художников бились над тем, чтобы
создать иллюзию перспективы, объема, игры света и тени...
- Выдумка не моя, - усмехнулся Егор. - Но здесь к месту пришлось.
Мы смотрели на "Красную яму". Она манила, засасывала, обжигала...
- Здорово, Егор. Спасибо тебе... Мне трудно объяснить почему, но я
вижу и знаю, что плохой, недостойный человек не смог бы написать такие
картины, как ты... Счастливый ты человек, Егор. Умел бы я рисовать, на-
писал бы портрет. Женский...
Портвейн опять позвал нас под свои красные знамена. Мы выпили, потом
допили, Егор называл меня старым, говорил, что научит писать красками...
- Счастливый я, говоришь? - Егор словно вспомнил сказанное мной. -
Нет, не знаю я, что такое счастье, как говорит ваша бутылка шампанско-
го... Знаю только, что талант - это крест, проклятие. Я не могу смотреть
на мир впрямую, широко открытыми глазами, настолько мне все кажется нес-
терпимо ярким. Когда пишу картину, волнуюсь до дрожи в пальцах - такой
удивительной она мне видится, а когда заканчиваю, то знаю, что она
только бледное подобие желаемого.
- Ну, что ты Егорушка, - мягко сказал я ему. - Талант не может быть
проклятием. Верно, он заставит забыть о еде, разбудит ночью и потребует
такой концентрации всех духовных и физических сил, что никакого здоровья
не хватит. Зато... - Во-во, - перебил меня Егор, - потому мы с тобой и
хлебаем из одной больничной миски. За все надо платить. За все, старый.
- Расплата?.. Расплата за талант?.. Не думаю. Вот если тебе дано, а ты
ничего не сделал, не создал, тогда другое дело. - А что, может ты и