"Виталий Владимиров. Северный ветер с юга (Повесть)" - читать интересную книгу автора

приходить в диспансер и дежурить в палате номер четыре - палате самых
тяжело больных? А ведь после дежурства она возвращается домой, к семье,
к мужу и детям... Нет, они необыкновенные люди.
Следующий.
Гальштейн. Видно, как он взволнован, все время поправляет очки, суе-
тится, если можно так сказать про лежащего человека, улыбается непрерыв-
но.
Главный тоже расплылся в улыбке.
- Здравствуйте, Эдуард Яковлевич!
- Здравствуйте, доктор Ефим Григорьевич! Как ваше самочувствие? Вы на
что-нибудь жалуетесь?
- Будто вы не знаете, на что и куда я могу жаловаться? Это товарищ
Сажин может жаловаться, а я...
Главный махнул рукой. И главный и Гальштейн смотрят друг на друга со-
чувственно, улыбаются грустно и по-доброму. Потом главный озабоченно
глядит на Гальштейна.
- Что у вас с ухом, Эдуард Яковлевич? Зачем вы его затыкаете ватой?
Болит? Давно? Почему раньше не сказали? Может быть, вам назначить физио-
терапию? Или хотите, покажем вас специалисту? К нам приходит консульти-
ровать отоляринголог, очень порядочный человек и высококвалифицирован-
ный.
- Ой, сколько беспокойства я вам доставил, Ефим Григорьевич, ничего,
положительно ничего не надо. И людей беспокоить не надо. Это я по при-
вычке затыкаю. На всякий случай, знаете так, вдруг надует...
Я не знал, почему заболел Гальштейн - он застеснялся, когда его об
этом спросил Леха Шатаев, стал отшучиваться, что все это происки импери-
алистов, но потом сказал мне, отведя в сторону, шепотом: "Вы, Валерий,
себе не представляете, какая это была драма в нашей семье, все будто
взбесились, столько было крику, а уж валерьянки выпили рублей на пять,
не меньше, хотя, казалось, что тут такого - заболел и заболел, дядя Миша
тоже болел и ничего. Так на бедного дядю Мишу и спустили всех собак -
это он со мной много в детстве игрался и доигрался, заразил ребенка, то
есть меня, представляете? Я бы вам сказал, почему я заболел, вы симпа-
тичный, но зачем вам мои заботы? Или вам не хватает своих, тогда так и
скажите..."
В нашей палате обход закончен. Я смотрел, как мои соратники по борьбе
с туберкулезом поднимаются с постелей, все, кроме Титова и меня, как
одеваются и готовятся идти на прогулку, и думал о том, что всех нас мож-
но разделить на две группы: одни заболели потому, что ослаб организм,
как у сломавшего ребра Титова, у зека Лехи Шатаева, у голодного студента
Степана Груздева, у независимого художника Егора Болотникова, другие пе-
ренесли какое-то сильное потрясение, или стресс - тогда только входившее
в моду новое слово. К таким я бы отнес Сажина, Гальштейна и... себя. У
девяноста с чем-то процентов людей спят в лимфатических узлах палочки
Коха и просыпаются они, разбуженные жаром простуды или крахом судьбы,
надежд и иллюзий... Образ разбитых иллюзий?.. Какой.. Разбитые розовые
очки?.. Нет, это наивно, стерто, это - штамп, общее место... Мир - раз-
битое зеркало и осколки в крови... Надо запомнить... надо... надо...
Я встал.
Надо позвонить Гашетникову, чтобы подготовили письмо на имя главвра-