"Dark Window. Смотритель атракционов" - читать интересную книгу автора

пронизывающий аллеи парка, а душу продирал холодок воспоминаний, уводящих в
отключку.

Я не помню, как оно все происходило. Помню лишь, что мне удалось черкнуть
острием по его горлу. Но он не умер. Просто улыбок стало две. Одна на лице -
нагловатая, с щербатыми зубами. Другая на шее - неправильная и от того еще
более страшная, с выплывающими странными пузырями. Потом мне скажут, что я
вогнал свой штырь прямо ему в глотку. Потом мне скажут, что у меня были
сломаны два ребра и раздроблены четыре пальца на левой руке. Я не помню.
Только удивляюсь, что изувеченная рука так и не выпустила бархатный мешочек с
золотой надписью.
Когда еще жил мой почтовый ящик, в один из понедельников туда свалилась
странное сообщение. Кто-то неизвестный писал, что я без всяких сомнений был
прав: иным образом переступивших черту не остановить. Переступившие любят
гуманизм, потому что именно он дарует им безнаказанность и позволяет творить
любые пакости. Правило, которое я нарушил, - не догма, и человечество только
тогда совершает скачок на новый виток спирали, когда кто-то шагнет поперек
стереотипов.
Я мигом накатал ответ, но он вернулся с пометкой "попытка отправить письмо
по несуществующему адресу". А потом и от почты отключили. Живущему на
социальную помощь следует искать работу, а не тратить время на бесполезную
болтовню.
Удивляюсь, что меня оправдали, хотя ни слова не сказали про главную гайку.
Говорят, что охраннику повезло меньше. Но я не считаю, что мне повезло. Клеймо
сталось навсегда. Клеймо человека, убившего ребенка. Говорят также, что
депрессуха - это просто болезнь, которая лечится. Я пытаюсь верить, послушно
глотаю таблетки, хожу на прием к психологам. Вот только стараюсь ходить как
можно реже, чтобы не чувствовать эти презрительно-оценивающие взгляды,
пытающиеся разглядеть потаенные срезы души. Вся социалка как раз уходит на
лечение. А работать не получается. Человеку, который убивал, вряд ли
достанется хорошая работа. Человеку, который убил ребенка, работу не
предложат. Никогда. Вот так.

- Ну что, соплячок, согласен?
- Не-е-ет, - срежеща зубами, вступаю я.
- Че-его-о? - тянет сосед. - Ты там чего-то сказал? Ты там чего-то знаешь?
- Знаю, - упрямо твержу я. Начало положено, и я не собираюсь
останавливаться.
- Да что может знать тот, кто убил ребенка?
Запрещенный приемчик. Я корчусь на полу, разевая рот, словно рыба,
выброшенная на берег. Только я не рыба. Я кричу на всю квартиру, на весь
город, на всю вселенную. Когда теряешь близкого человека, то хочется вопить до
разрыва барабанных перепонок. Кто знает, как хочется вопить, когда теряешь
весь мир? Я знаю. Говорят, нервишки пошаливают. Говорят, это тоже лечится. Я
верю, но ничего поделать с собой не могу.
Я кричу, только крик мой неслышен, беззвучен. Звуки - это раздражение
дяди, недовольство соседей, коварные вопросы тех, кому положено меня опекать.
Никто не рад людям, создающим проблемы. Особенно, если постоянно приходится
жить рядом.
Дядя жалостливо смотрит на меня, как на побитую собаку. Сосед смотрит