"Колин Уилсон. Крепость (Мир пауков 2)" - читать интересную книгу автора

что наделал шторм. Вот теперь (опасность-то миновала) все благодушно
улыбались. Приятно было видеть, что им, Найлом, больше не пренебрегают,
обращаются как с ровней.
Один из моряков вручил юноше сумку. Вся еда в ней, кроме опунций,
безнадежно раскисла.
Но, главное, увесистая металлическая трубка была на месте, из-за нее
сумку не унесло волной.
Теперь происшедшее казалось сном. Как ни в чем не бывало палило с
пронзительно синего неба солнце, и на досках вскоре не осталось и следа
сырости. Впитывая вожделенное тепло, на обоих концах ладьи неподвижно
распластались пауки. Одному из них, которого спас Найл, вышибло от удара о
скамьи клык, а из сломанной ноги сочилась струйка крови. Невольно бросалось
в глаза, что моряки стараются не подходить к паукам близко, скорее всего,
не из боязни, а из уважения та, благоговейного трепета. Эти твари для них,
похоже, были едва ли не символом религиозного поклонения.
Встав на скамью, юноша пристально вглядывался в приближающуюся землю.
Тут кто-то похлопал его по плечу - опять старшая. В руках у нее был
металлический кубок, который она протягивала юноше.
В кубке искрилась на солнце золотистая жидкость. Найл принял кубок с
улыбкой благодарности (наглотавшись соленой воды, он теперь испытывав
свирепую жажду) и обеими руками поднес его к губам. Это оказался
сладковатый перебродивший напиток, похожий на тот, что настаивался у отца,
только куда крепче, душистее и, разумеется, вкуснее. Женщина взяла кубок у
Найла, заглянула юноше в глаза и начала пить с другого края.
Тут до Найла дошло, что, оказывается, моряки побросали работу и
смотрят на него. Напиток, понял он, был не просто щедрым подношением. Это
какой-то ритуал. Но что бы это могло означать? Лишь бросив взгляд на
распростертого под солнцем вожака с перебитой, неестественно выгнутой
лапой, он догадался.
Это своеобразный жест благодарности за спасение жизни.
Выпив пьянящий сок, служительница улыбнулась юноше, затем перевернула
кубок вверх дном, стряхнула последнюю каплю на доски прохода и повернулась
спиной. Только тогда моряки опять взялись за работу.
От выпитого Найлу стало легко, по телу прокатилась теплая волна,
прошла усталость. Одновременно он почувствовал: его ум слился с умами
моряков. Юноша ощущал их радость оттого, что шторм благополучно миновал и
судно подходит к земле. Но вот что странно, Найл никак не мог воспринять их
сознания обособленно, каждое в отдельности.
Пытаясь вглядеться в разум одного из матросов, он словно бы смотрел
сквозь него в разум соседа, а из него - в чей-нибудь еще, и так до
бесконечности. Это напоминало чем-то коллективный разум муравьев. Каждый
человек как будто одновременно был и никем, и всеми.
Единственное исключение составляла служительница.
Только у нее он разглядел четко выраженные личностные черты характера,
твердое понимание своей значимости и ответственности за решения и
требования к другим. Но все равно ее сущность отличалась от сущности его
матери или Ингельд, не говоря уже о своенравной Мерлью. У этой женщины не
было ни глубоких мыслей, ни желания разобраться в себе.
Один из моряков, зычно гикнув, указал рукой через правый борт. Найл,
вскочив, до рези в глазах всмотрелся в безмятежный морской простор. Вдали,