"Роберт Уилсон. Тайные убийцы ("Хавьер Фалькон" #3) " - читать интересную книгу автора

- Тут было слишком шумно, - ответила Агуадо. - Вы же знаете Севилью. В
моем положении шум очень отвлекает, так что в конце концов я заказала
двойное остекление и звукоизоляцию. Раньше стены были белыми, но потом я
решила, что белый цвет действует на пациентов так же гнетуще, как черный.
Так что я остановилась на спокойном голубом. Присядем, если не возражаете?
Они сели на сдвоенное "кресло для влюбленных" лицом друг к другу.
Агуадо показала Консуэло диктофон, вмонтированный в подлокотник, объяснив,
что для нее это единственный способ анализировать проведенные беседы. Чтобы
проверить, нормально ли работает аппарат, Агуадо попросила ее представиться,
сообщить свой возраст и сказать, какие медикаменты она сейчас принимает.
- Вы можете кратко изложить мне свою медицинскую историю?
- С какого времени?
- С рождения. Все значимое: операции, серьезные болезни, рождение
детей... и прочее в том же духе.
Консуэло попыталась впитать в себя безмятежность, исходившую от
бледно-голубых стен. Перед этим визитом она надеялась, что ее беспокойство
удастся излечить ударом какого-то волшебного скальпеля, что существует
чудодейственный метод, который позволит распутать мешанину нитей в ее
сознании, превратив их в прямые, понятные линии. Смятение не дало ей
осознать, что это будет целый процесс, и процесс болезненный, связанный с
вторжением в глубины сознания.
- Кажется, вас затрудняет этот вопрос, - произнесла Агуадо.
- Я просто пытаюсь примириться с тем, что вы собираетесь вывернуть меня
наизнанку.
- Ничто не покидает эту комнату, - заявила Агуадо. - Более того, нас
никто не слышит. Все кассеты хранятся в сейфе у меня в кабинете.
- Дело не в этом, - сказала Консуэло. - Ненавижу, когда меня рвет. Я
скорее выпущу рвоту с потом, чем извергну из себя проблему. А это - душевная
рвота.
- Большинство людей, которые здесь появляются, приходят ко мне по
весьма личным причинам, иногда настолько личным, что эти причины остаются
тайной для них самих, - проговорила Агуадо. - Душевное и физическое здоровье
идут рука об руку. Незалеченные раны гниют и заражают весь организм. С
незалеченными душевными травмами - то же самое. Разница только в том, что
тут вы не можете сразу показать мне гниющий разрез. Вы можете даже не знать,
где он и какой он. Мы сумеем установить это, лишь выведя некоторые вещи из
подсознательной области на поверхность сознания. Это не рвота. Это не
изливание яда. Вы просто вытаскиваете что-то на поверхность - может быть,
что-то мучительное, - с тем, чтобы мы могли вместе это исследовать. Но все
это остается вашим. Если уж на то пошло, это скорее выведение рвоты с потом,
чем извержение рвотных масс.
- У меня было два аборта, - произнесла Консуэло, решившись. - Первый -
в восьмидесятом, второй - в восемьдесят четвертом. Оба мне сделали в
лондонской клинике. У меня трое детей. Рикардо родился в девяносто втором,
Матиас - в девяносто четвертом, Дарио - в девяносто восьмом. Больше я не
была в больнице, только эти пять раз.
- Вы замужем?
- Уже нет. Мой муж умер, - сказала Консуэло, спотыкаясь о первое
препятствие: она привыкла говорить об этом факте обиняками, без естественной
для многих откровенности. - Его убили в две тысячи первом.