"Жаклин Уилсон. Уроки любви (Повесть) " - читать интересную книгу автора

кое-как брела сквозь туман уроков, добиралась до рисования у мистера
Рэксбери, где мне сияло солнце, а вечером отправлялась в инсультное
отделение и выдерживала бури папиного настроения.
Какая несправедливость! Разговаривать с ним все время приходилось мне.
Мама ограничивалась тем, что меняла ему белье и приносила мягкую пищу -
йогурт, мороженое, рисовый пудинг, - хотя его вставная челюсть была уже на
месте и в полной боевой готовности.
Грейс вообще жалась к стенке палаты, словно пытаясь продавить сквозь
нее ход в туалет. Если ее не спрашивали, она не произносила ни звука и время
от времени тихонько помахивала ладошками, явно думая об Ижке, Фижке и
Свинюшке.
Зато мне приходилось час или больше изображать учительницу - после
долгого школьного дня, где меня заставляли изображать ученицу. Заранее
подготовиться к занятию с папой было невозможно, поскольку все зависело от
его настроения. Я попробовала нарисовать карточки с хорошо знакомыми ему
предметами: книжная полка, рубашка, брюки, чашка чая, тарелка с картошкой и
рыбой - и под каждой картинкой подписать четкими печатными буквами
соответствующее слово. Когда я первый раз принесла карточки, отец был
утомлен борьбой с физиотерапевтом. Он даже глядеть не захотел на мои
картинки и сонно покачивал головой на все попытки вытянуть из него хоть
слово.
- Ему это слишком трудно, бедняжке, - пробормотала мама.
По-моему, я просто не сумела его расшевелить. Мне захотелось нарисовать
черное белье с розовыми кружевами и посмотреть, не развяжется ли у него
язык.
На следующий день я снова достала карточки, но на этот раз реакция была
слишком сильной. Он выхватил их у меня здоровой рукой и разбросал по полу.
- Ду-ра, ду-ра, ду-ра! - хрипел он. - Не мла-денец те-бе!
Что ж, он по крайней мере говорил, правда, не то, чего от него хотели.
После этого я отказалась от карточек, хотя милая сестра Луч подобрала их с
полу и попросила разрешения воспользоваться ими для других пациентов.
Я была страшно польщена и нарисовала еще целый набор для пожилых
женщин - помаду, расческу, ночную сорочку, фотографию внуков и телевизор.
Сестра Луч поцеловала меня в щеку и сказала, что я необыкновенно умный
ангелочек.
Я решила, что не буду больше возиться с папиным обучением, потому что
это пустая трата времени.
Когда мы пришли в следующий раз, отец лежал на подушках неподвижно, с
серым, изможденным лицом и лиловыми кругами под глазами. Я думала, что он
будет еще раздражительнее обычного, но он взял меня за руку, а по щекам у
него текли слезы, скатываясь вбок, к ушам. Я не могла понять, слезятся у
него глаза от изнеможения или он действительно плачет. Мне было неуютно и
неловко, и в то же время я чувствовала нежность. Я присела на краешек
кровати и стала рассказывать, что он скоро поправится, что ему совсем уже
недолго осталось лежать в больнице, что скоро он снова будет учить нас и
возить на экскурсии. Я стала вспоминать все места, куда он нас возил, и папа
пытался повторить за мной "Национальная галерея", "Хэмптон-Корт",
"Виндзорский замок", "Гастингс" и "Боксхилл". Слова звучали почти
неузнаваемо, и все же с моей помощью он мог сказать, в каком из этих мест
собраны картины, какое принадлежало прежде королю из династии Тюдоров, какое