"Алан Уилльямс. Дневники Берии " - читать интересную книгу автора

того, что говорил накануне ночью. У него была слабость к слезливой
романтической литературе XIX века, но я, по крайней мере, уважаю его за
честность. Мне он нравился. Было бы жаль быть причиной его смерти сегодня -
мои слова чуть не окончились трагически, но сейчас вспоминаю это и не могу
удержаться от смеха. (Вот уж никто не сможет меня упрекнуть в том, что у
меня отсутствует юмор висельника!)
Разговор с профессором произошел уже после того, как я просмотрел
телеграммы. Этот червяк Жаркович, завалил меня телеграммами о проекте
Бородино. Весь отпуск испортил. Послал бы его подальше - он хуже надоедливой
жены!
Потом пришел Надорайя и сообщил, что катер готов. Прибыл ночью поездом,
прямо с верфи в Ростоке, где его построили наши немецкие товарищи, полагая,
что создают тип скоростных патрульных судов для слежки за турками. Я
подмигнул профессору, который был на террасе со мной, когда прибыл Надорайя.
И предупредил его о необходимости держать в тайне от наших голодающих
немецких товарищей то, что их превосходная работа оказалась всего лишь
игрушкой для меня. Я подумал, что ему нравится это откровение, но бедняге
стало еще больше не по себе. Уж не смущает ли его мое общество! Надо быть к
нему подобрее, решил я, и пригласил его на пробное путешествие на катере,
добавив, что девяносто узлов в час в миг излечат его от головной боли.
Судно стояло у причала под охраной моих грузин. Незнакомый мне человек
переводил инструкцию капитану. Это был немецкий механик. При моем появлении
он вскочил, взял под козырек и застыл как вкопанный. Я расхохотался и
спросил, как ему нравится моя игрушка. Ведь правда хороша штучка, прямо для
западного плейбоя с девочками? (Я понял, что этот немецкий болван понял, о
чем речь, он покраснел и затрясся).
Я подмигнул Надорайя: "Вот это нам и нужно, полковник, - две-три
хорошеньких девочки! Рыжеволосых, нетронутых, из Сванетии!" Надорайя и
грузины рассмеялись вместе со мной, а немец совершенно онемел и стоял,
разинув рот.
Потом Рафик (он смыслил в технике) показал мне судно. Должен сказать,
эти немцы знают дело. Катер был что надо! Стройный, красивый, как птица,
весь белый, с черным носом вроде зловещего клюва, будто готовый ринуться в
атаку. Корпус из нового легкого, прочного сплава, который американцы
изобрели для самолетов, мощный мотор, штурвалы из нержавеющей стали,
забранной в черные резиновые покрытия, интерьер из полированного ореха,
новейшее оборудование, радиокомпас, глубиномер и даже радар.
Я, видимо, не мог скрыть восторга, так как атмосфера стала менее
напряженной и даже механик улыбнулся, когда я сказал, что не зря мы оставили
в живых немного немцев в 1945 году.
Надорайя поднялся на борт, и вдвоем с механиком мы прогнали катер пару
раз недалеко от берега. Катер был послушен, как прирученное животное, но
меня раздражал немец. Он все время наблюдал за мной и будто ждал, что я
сделаю что-то не так.
Когда мы причалили, я велел Рафику принести подушки, разложить на
корме, и подать туда четыре бутылки охлажденного вина. Пригласил профессора,
и мы отплыли.
Вода была спокойная, как натянутое полотно простиралась она до
горизонта, и мы успешно сделали пяти-шестикилометровый заплыв. Берег
проносился мимо, словно мы ехали на предельной скорости на машине. Я знал,