"Теннесси Уильямс. Римская весна миссис Стоун" - читать интересную книгу автора

правды", позволяет состраданию затуманить линзы его анализа, если
переиначить слова автора в отношении этой "обличительницы" века, видящей
повсюду лишь развращенность и распад. Понимание своих персонажей, даже самых
ущербных, сострадание им - всегдашнее и неотъемлемое свойство Уильямса,
художника и человека. Оттого повесть и оставляет щемящее чувство сожаления
по пройденной впустую, бесплодной жизни.
Уильямс всегда находился в сложных отношениях с действительностью, с
обществом,в котором живет и которое знает. Он - художник до мозга костей, и
главное для него, может быть, единственное - это искусство. "В конечном
счете я создаю воображаемый мир, в котором я мог бы укрыться от реального
мира, потому что никогда не умел приспособиться к нему"*.
______________
* Williams on Williams. "Theatre Arts", 1962, January.

Именно в искусстве ищет Теннесси Уильяме средство
нравственно-психологического приспособления утонченной и неустойчивой натуры
к реальным условиям общества, где эгоизм, личная выгода, равнодушие,
бесчеловечность, жестокость губят творческую мысль.
Г. Злобин

Часть I.
Негреющее солнце

К пяти часам ясного дня в конце марта безоблачная синева неба над Римом
начала бледнеть, и узкие его улочки из прозрачно-голубых стали мутноватыми,
словно подернулись дымкой. Купола старинных соборов, набухающие над
угластыми крышами, будто груди лежащих великанш, еще купались в золотом
свете, как и верхние ступени каменной лестницы, ниспадающей гигантским
каскадом с площади Тринита-деи-Монти на площадь Испании. Весь день на этих
изливающихся фонтаном каменных ступенях теснились люди, не имеющие
постоянного или сколько-нибудь законного заработка, и постепенно, но мере
того как опускалось солнце, эта орда бесприютных солнцепоклонников
взбиралась вверх но лестнице - так жертвы наводнения карабкаются все выше в
горы, спасаясь от прибывающей воды. Теперь остатки этого полчища сгрудились
на самых верхних ступенях, ловя прощальный привет солнца. Они подставляли
ему недвижные лица и руки благоговейно; почти все стояли молча, не шевелясь.
Те, что порезвее, как, скажем, мальчишки, продавцы "американских" сигарет
местного изготовления - а им было удобно промышлять на этой лестнице, ведь
здесь можно мгновенно скрыться из виду и снова вынырнуть, как только
понадобится, - или же нищие поудачливей, торопившиеся уйти подальше от чужих
глаз, чтобы пересчитать пачки засаленных бумажек, уже покидали маленькую
площадь, откуда начинался спуск с лестницы, и растекались по переулкам,
которые в конце концов приведут их к виа Венето, где об эту пору толпятся
американские туристы. В этом медленно растекающемся людском скопище на
площади Тринита-деи-Монти маячила неподвижная фигура молодого человека;
казалось, он ждет какого-то знака из окон или с террасы последнего этажа
старинного палаццо, обращенного фасадом к одной из верхних площадок
Испанской лестницы. Его красота бросалась в глаза даже в этом городе, хотя
здесь для молодого человека необычно скорее ее отсутствие. Это была красота
того типа, что воспета в статуях героев, украшающих фонтаны Рима. Она была