"Торнтон Уайлдер. Мост короля Людовика Святого [И]" - читать интересную книгу автора

речам, произносимым более или менее по-латыни, он услышал все о нас, более
или менее по-испански, из самых румяных и самых жестоких в городе уст".
(Донья Мария позволила себе этот пассаж, хотя только что прочла в
последнем письме дочери: "Сколько раз должна я говорить тебе, чтобы ты
была осторожнее в своих письмах? Очень часто я обнаруживаю следы того, что
их вскрывали в пути. Трудно во-
образить себе что-либо опрометчивее твоих замечаний - ты знаешь о чем, в
Куско. Подобные замечания вовсе не смешны, и сколько бы комплиментов ни
расточал им в своем постскриптуме Висенте, мы можем из-за них иметь
большие неприятности с Известными Лицами здесь, в Испании. Я не устаю
изумляться, как твои выходки до сих пор не подали повода приказать тебе
удалиться в деревню". )
"На торжествах была большая давка, и две дамы упали с балкона; но
Господь в доброте своей предусмотрел им упасть на донью Мерсед. Все трое
сильно расшиблись, но не пройдет и года, как будут думать о другом. Во
время этого происшествия говорил Президент и, будучи близоруким, не мог
взять в толк причину переполоха, криков и падения тел. Весьма приятно было
наблюдать, как он раскланивается, полагая, что это рукоплещут ему.
Коль скоро разговор зашел о Периколе и о рукоплесканиях, да будет
тебе известно, что мы с Пепитой решили нынче вечером отправиться в
Комедию. Публика по-прежнему боготворит свою Периколу; она про-
щает ей даже возраст. Говорят, по утрам она пытается сохранить то, что еще
осталось, прикладывая попеременно к щекам огненные и ледяные карандаши".
(Эту метафору со всей ее испанской красочностью перевод особенно обедняет.
Она задумана как подобострастная похвала графине и далека от правды.
Великой актрисе в ту пору было двадцать восемь лет; ее щеки гладкостью и
ясностью напоминали темно-желтый мрамор и, конечно, сохранились бы такими
еще много лет. Кроме грима, необходимого на сцене, единственное, что
позволяла себе Камила Перикола, - это дважды в день ополоснуть лицо
холодной водой, как простая крестьянка. )
"Этот странный человек, которого зовут дядей Пио, все время около
нее. Дон Рубио говорит, что никак не может понять, кто он ей - отец,
любовник или сын. Перикола была чудесна. Ругай меня сколько хочешь
восторженной провинциалкой, но у вас в Испании такой актрисы нет". И т. д.
Это посещение театра потянуло за собой дальнейшие события. Маркиза
решила пойти в Комедию, где Перикола иг-
рала донью Леонору в "Вертопрахе" Морето; поход мог дать кое-какой
материал для следующего письма к дочери. Сопровождала ее Пепита, девочка,
о которой мы еще много узнаем. Донья Мария одолжила ее себе в компаньонки
у приюта при монастыре Сайта Марии Росы де лас Росас. Маркиза сидела в
своей ложе, с гаснущим вниманием глядя на ярко освещенную сцену. Между
актами Перикола имела обычай, отставив на время изысканную роль, спеть
перед занавесом несколько злободневных песенок. Ехидная актриса заметила
маркизу и тут же стала импровизировать куплеты с намеками на ее внешность,
на ее скупость, пьянство и даже на бегство от нее дочери. Она искусно
обратила внимание зала на старуху; в смехе публики все явственнее
различалось презрительное ворчание. А маркиза, растроганная первыми двумя
актами комедии, едва замечала певицу и, вперясь в пустоту, думала об
Испании. Актриса осмелела, и воздух уже был заряжен ненавистью и
ликованием толпы. Наконец Пепита дернула маркизу за рукав и шепнула, что