"Оскар Уайльд. Телени, или оборотная сторона медали" - читать интересную книгу автора

серебристом свете опаловой луны", - сказал я.
Все молодые люди посмотрели на меня с изумлением. Брайанкорт резко
рассмеялся.
"Вы поэт или художник, - произнес Телени, глядя на меня из- под
полуопущенных век. Он немного помолчал. - Вы правы, это действительно
смешно; однако не стоит обращать внимания на мои фантазии, ибо в сочинении
каждого художника всегда так много безумного". Глаза его были печальны; он
метнув на меня быстрый неясный взгляд и добавил: "Когда вы узнаете меня
лучше, то поймете, что во мне больше от безумца, чем от художника".
Он вынул сильно надушенный тонкий батистовый носовой платок и вытер пот
со лба.
"А теперь, - сказал он, - не стану вас задерживать своими пустыми
разговорами, не то патронесса рассердится, а я не могу позволить себе
вызвать неудовольствие дам, не так ли?" - и он украдкой взглянул на
Брайанкорта.
"Это было бы преступлением против прекрасного пола", - ответил тот.
"Более того, другие музыканты скажут, что я сделал это назло, ибо никто
не наделен такой силой ревности, как любители - будь то актеры, певцы или
музыканты, так что au revoir [12].
Затем, удостоив нас поклоном более низким, чем ранее - публику, он уже
было собирался уйти, но снова остановился:
"Но вы, месье де Грие, вы сказали, что не собираетесь оставаться; могу
я просить об удовольствии составить вам компанию?"
"С радостью", - отвечал я нетерпеливо.
Брайанкорт вновь иронично улыбнулся - почему, я понять пе мог. Потом он
стал напевать мелодию из модной тогда оперетты "Мадам Ане"; я разобрал лишь
слова "Il est, dit-on, le favori"
"Именно так - в театре ужасно душно".
"Да, очень душно", - повторил он, очевидно, думая о чем- то другом, и
совершенно неожиданно, словно пораженный внезапной мыслью, спросил: "Вы
суеверны?"
"Суеверен? - Его вопрос меня ошеломил. - Да, наверное".
"А я очень суеверен. Думаю, такова моя природа, - видите ли, во мне
сильны цыганские черты. Говорят, что образованные люди не суеверны. Так вот,
во-первых, я получил жалкое образование, а во-вторых, я полагаю, что, если
бы мы действительно разгадали тайны природы, мы, возможно, смогли бы
объяснить все те странные совпадения, что происходят постоянно".
Он внезапно замолчал, а потом спросил: "Вы верите в передачу мыслей,
чувств?"
"Ну, я не знаю... я..."
"Вы должны верить, - сказал он решительно. - У нас ведь было одно и то
же видение. Сначала вы увидели Альгамбру, сверкающую в огненных лучах
солнца, не так ли?"
"Так", - ответил я удивленно.
"И вы подумали, что хотели бы позвать ту могущественную губительную
любовь, что разрушает и тело, и душу? Не отвечайте. После этого - Египет,
Антиной и Адриан. Вы были императором, я был рабом".
Потом, словно разговаривая с собой, он задумчиво добавил: "Кто знает,
возможно, однажды я умру за вас!" И его лицо приобрело то милое смиренное
выражение, какое бывает у статуй полубогов.