"Оскар Уайльд. Портрет г-на У.Г." - читать интересную книгу автора

вообще, сказать трудно.
- Раз уж я сам не верю в эту теорию, тебя мне и подавно не убедить, -
рассмеялся Эрскин. - Однако она все же не лишена интереса.
- Конечно, рассказывай, - согласился я. - Если история хоть вполовину
так хороша, как портрет, я буду более чем доволен.
- Ну что ж, начну, пожалуй, с того, - сказал Эрскин, зажигая новую
папиросу, - что поведаю тебе о самом Сириле Грэхэме. Познакомились мы в
Итоне, где жили в одном пансионе. Я был на год или два старше, однако нас
связывала теснейшая дружба, и мы не разлучались ни в играх, ни в трудах.
Разумеется, игр было гораздо больше, чем трудов, но не могу сказать, чтобы
я об этом сожалел. Не получить основательного образования в общепринятом
смысле слова - всегда преимущество, и то, что я приобрел на игровых
площадках в Итоне, пригодилось мне ничуть не меньше, чем все, чему меня
научили в Кембридже. Надо тебе сказать, что ни отца, ни матери у Сирила не
было. Они погибли, когда их яхта потерпела ужасное крушение у берегов
острова Уайт. Отец его был на дипломатической службе и женился на дочери -
кстати, единственной - старого лорда Кредитона, который по смерти
родителей Сирила стал его опекуном. Не думаю, чтобы лорд Кредитон очень
любил Сирила. Он так до конца и не простил дочери, что она вышла замуж за
человека без титула. Это был чудаковатый старый аристократ, который
ругался, как уличный торговец, а манерами походил на деревенского мужлана.
Помню, как однажды я повстречался с ним в Актовый день. Он что-то буркнул,
сунул мне в руку соверен и выразил пожелание, чтобы я не вырос "дрянным
радикалом" вроде моего отца. Сирил не питал к нему особой привязанности и
весьма охотно проводил большую часть каникул у нас в Шотландии. Да и
вообще, с дедом они никогда не ладили. Сирил считал его грубияном, а он
его - изнеженным мальчишкой. Наверное, в некоторых отношениях Сирил и
вправду был изнежен, что, впрочем, не мешало ему превосходно ездить верхом
и отменно фехтовать. Собственно, великолепно владеть рапирой он научился
еще в Итоне. Однако вид он имел женственно-томный, немало гордился своей
красотой и испытывал глубокую неприязнь к футболу. Две вещи доставляли ему
истинное наслаждение - поэзия и актерская игра. В Итоне он имел
обыкновение наряжаться в старинный костюм и читать из Шекспира, а когда мы
отправились продолжать учебу в Тринити-колледж, он в первом же семестре
вступил в Любительское театральное общество. Помнится, я всегда очень
завидовал его искусству. Я был до нелепого привязан к Сирилу - вероятно,
потому, что в чем-то мы были так несхожи. Я был нескладным хилым юношей с
огромными ступнями и ужасно веснушчатым лицом. В шотландских семьях
веснушки передаются из поколения в поколение, как в английских - подагра.
Сирил, однако, говорил, что из этих двух напастей предпочитает все же
подагру. Внешности он действительно придавал до смешного большое значение
и однажды даже прочел в нашем дискуссионном обществе эссе, в котором
доказывал, что лучше хорошо выглядеть, чем хорошо поступать. Сам он был,
право же, изумительно красив. Люди, не любившие Сирила, - пошлые глупцы,
университетские наставники и студенты, готовившиеся к духовному поприщу, -
говорили, что он миловиден, и только, но на самом деле в лице его было
нечто гораздо большее, нежели обыкновенная миловидность. Я никогда,
кажется, не знал более обворожительного создания, и сравниться с ним в
грациозности движений и изяществе манер не мог решительно никто. Он
очаровывал всех, кого стоило очаровывать, и очень многих, кто этого не