"Оскар Уайльд. Портрет г-на У.Г." - читать интересную книгу автора

существования Уилли Гьюза - картина, на которую ты смотришь, и картина эта
- подделка. Ты не должен поддаваться эмоциям. Что бы ни нашептывали об
Уилли Гьюзе романтические чувства, разум совершенно этого не приемлет.
- Я отказываюсь тебя понимать, - сказал Эрскин, с удивлением глядя на
меня. - Не ты ли сам уверил меня своим письмом в том, что Уилли Гьюз -
неопровержимая реальность? Что же заставило тебя переменить мнение? Или
все, что ты говорил, только шутка?
- Это трудно объяснить, - ответил я, - но сейчас я вижу ясно, что
толкование Сирила Грэхэма лишено смысла. Сонеты действительно посвящены
лорду Пемброку. И ради всевышнего, не трать попусту времени на безумные
попытки отыскать в веках юного актера, которого никогда не было, и
возложить на голову призрачной марионетки венок великих шекспировских
сонетов.
- Ты, видно, просто не понимаешь теории, - возразил он.
- Ну, полно, милый Эрскин, - воскликнул я. - Не понимаю? Да мне уже
кажется, что я сам ее сочинил. Из моего письма ты наверняка понял, что я
не только тщательно ее изучил, но и предложил множество всякого рода
доказательств. Так вот, единственный изъян теории в том, что она исходит
из уверенности в существовании человека, реальность которого и есть
главный предмет спора. Если допустить, что в труппе Шекспира и вправду был
юноша-актер по имени Уилли Гьюз, то совсем не трудно сделать его героем
сонетов. Но поскольку мы знаем, что актер с таким именем в театре "Глобус"
никогда не играл, продолжать поиски бессмысленно.
- Но этого-то мы как раз и не знаем, - не уступал Эрскин. -
Действительно, такого актера нет в списке труппы, но, как заметил Сирил,
это скорее свидетельствует в пользу существования Уилли Гьюза, а не
наоборот, если помнить о его предательском бегстве к другому антрепренеру
и драматургу.
Мы проспорили несколько часов, но никакие мои аргументы не могли
заставить Эрскина отказаться от веры в толкование Сирила Грэхэма. Он
заявил, что намерен посвятить всю жизнь доказательству теории и полон
решимости воздать должное памяти Сирила Грэхэма. Я увещевал его, смеялся
над ним, умолял - но все было напрасно. Наконец мы расстались - не то
чтобы поссорившись, но с явным отчуждением. Он думал, что я поверхностен,
я - что он безрассуден. Когда я пришел к нему в следующий раз, слуга
сказал мне, что он уехал в Германию.
Прошло два года. И вот однажды, когда я приехал в свой клуб, привратник
вручил мне письмо с иностранным штемпелем. Оно было от Эрскина и
отправлено из гостиницы "Англетер" в Каннах. Прочитав его, я содрогнулся
от ужаса, хотя до конца и не поверил, что у Эрскина хватит безрассудства
привести в исполнение свое намерение, - ибо, испробовав все средства
доказать теорию об Уилли Гьюзе и потерпев неудачу, он, помня о том, что
Сирил Грэхэм отдал за нее жизнь, решил принести и свою жизнь в жертву той
же идее. Письмо заканчивалось словами: "Я по-прежнему верю в Уилли Гьюза,
и к тому времени, когда ты получишь это письмо, меня уже не будет на
свете: я лишу себя жизни собственной рукой во имя Уилли Гьюза - во имя
него и во имя Сирила Грэхэма, которого довел до смерти своим бездумным
скептицизмом и слепым неверием. Однажды истина открылась и тебе, но ты
отверг ее. Ныне она возвращается к тебе, омытая кровью двух людей. Не
отворачивайся же от нее!"