"Оскар Уайльд. Портрет г-на У.Г." - читать интересную книгу автора

его смерти, пытаясь представить, какой его постиг конец.
Быть может, он попал в число тех английских актеров, что в 1604 году
отправились за море, в Германию и играли перед великим герцогом
Генрихом-Юлием Брауншвейгским, который и сам был драматургом немалого
дарования, или при дворе загадочного курфюрста Бранденбургского, который
столь боготворил красоту, что, говорят, заплатил проезжему греческому
купцу за его прекрасного сына столько янтаря, сколько весил юноша, а потом
устраивал в честь своего раба пышные карнавалы в тот страшный голодный
год, когда истощенные люди падали замертво прямо на улицах и на протяжении
семи месяцев не пролилось ни капли дождя. Известно, во всяком случае, что
"Ромео и Джульетту" поставили в Дрездене в 1613 году вместе с "Гамлетом" и
"Королем Лиром", и, конечно, именно Уилли Гьюзу в 1615 году кем-то из
свиты английского посла была привезена посмертная маска Шекспира -
печальное свидетельство кончины великого поэта, так нежно его любившего. В
самом деле, было бы глубоко символично, если бы актер, чья красота
являлась столь важным элементом шекспировского реализма и романтики,
первым принес в Германию семена новой культуры и стал, таким образом,
предвестником "Aufklarung", или Просвещения восемнадцатого века -
прославленного движения, которое, хотя и было начато Лессингом и Гердером,
а полного и блистательного расцвета достигло благодаря Гете, в немалой
степени обязано своим развитием другому актеру, Фридриху Шредеру,
пробудившему умы людей и показавшему посредством воображаемых театральных
страстей и переживаний теснейшую, нерасторжимую связь жизни с литературой.
Если так произошло в действительности, - а противоречащих этому
свидетельств нет, - то совсем не исключено, что Уилли Гьюз находился среди
тех английских комедиантов ("mimae quidam ex Britannia" [лицедеев из
Британии (лат.)], как называет их старинная летопись), которые были убиты
в Нюрнберге во время народного бунта и тайно погребены в маленьком
винограднике за пределами города некими молодыми людьми, "каковые находили
удовольствие в их лицедействе и из коих иные желали обучиться у них
таинствам нового искусства". Разумеется, более подходящего места, чем
маленький виноградник за городской стеной, нельзя было бы и найти для
того, кому Шекспир сказал: "Искусство все - в тебе". Ибо не из Дионисовых
ли страданий возникла Трагедия? И не из уст ли сицилийских виноградарей
впервые зазвенел жизнерадостный смех комедии с ее беспечным весельем и
искрометным острословием? А пурпур и багрянец пенной влаги, брызжущей на
лица, руки, одежду, - не это ли впервые открыло людям глаза на колдовство
и очарование масок, внушив стремление к самосокрытию, и не тогда ли
ощущение смысла реального бытия проявилось в грубых начатках
драматического искусства? Впрочем, где бы ни покоились его останки - на
крошечном ли винограднике у готических ворот старинного немецкого города
или на каком-нибудь безвестном лондонском кладбище, затерявшемся в грохоте
и сумятице нашей огромной столицы, - последнее его пристанище не отмечено
великолепным надгробьем. Истинной его усыпальницей, как и пророчил поэт,
стали шекспировские стихи, а подлинным памятником ему - вечная жизнь
театра. Он разделил судьбу тех, чья красота дала новый толчок творческой
фантазии их эпохи. Лилейное тело вифинского раба истлело в зеленом иле
нильских глубин, а прах юного афинянина развеян ветром по желтым холмам
Керамика, не Антиной и поныне живет в скульптурах, а Хармид - в
философских творениях.