"Джеймс Уайт. Чрезвычайные происшествия ("Космический госпиталь" #5) " - читать интересную книгу автора

воззрился на Конвея.
- Если в течение ближайших тридцати минут у больного не произойдет
обширного мозгового кровоизлияния, - резко проговорил диагност, - то, весьма
вероятно, впоследствии ему грозит смерть от дегенеративных процессов,
связанных со старением. А теперь прекратите отвлекать мою ассистентку,
Конвей, и займитесь своим собственным пациентом.
По пути в седьмую палату Конвей задумался о том, каким образом Приликла
способен оценивать эмоциональное излучение пребывавшего в бессознательном
состоянии ЭГКЛ, в то время как вокруг цинрусскийца бушевали эмоции,
излучаемые десятками существ, пребывавших в полном сознании. Может быть,
эмпату это удавалось за счет болезненной гиперчувствительности? Однако
какая-то частичка разума подсказывала Конвею, что это не так.
В палате оказался О'Мара. Здесь царила невесомость, и Главный психолог,
держась за скобу, парил в воздухе и вместе с Приликлой наблюдал за ходом
операции с помощью палатного монитора.
- Конвей, прекратите! - резко проговорил О'Мара.
А ведь он постарался сдержаться, когда увидел, в каком состоянии эмпат.
Но половина его сознания теперь принадлежала цинрусскийцу, представителю
вида, заслуженно считавшегося самым чувствительным и жалостливым в
Галактической Федерации, и эта половина содрогнулась при виде страдавшего
собрата. А человеческая половина сознания Конвея, естественно, сострадала
другу, попавшему в беду. Как трудно было обеим половинкам его сознания
сохранить профессиональное спокойствие!
- Мне очень жаль, - смущенно проговорил он.
- Я знаю, друг Конвей, - обернувшись к нему, отозвался Приликла. - Тебе
не стоило записывать эту мнемограмму.
- Его об этом предупреждали, - буркнул О'Мара, но на Конвея посмотрел с
тревогой.
Конвей чувствовал себя существом, принадлежащим к расе эмпатов. Вся его
память, вся его жизнь в обличье ГНЛО принадлежали здоровому и счастливому
эмпату, но он перестал быть эмпатом. Он мог видеть, слышать Приликлу,
прикасаться к нему, но у него недоставало органа, который позволил бы ему
ощущать эмоции друга. Если бы это было ему дано, то каждое слово, каждая
фраза, каждый жест для него приобретали бы особенную, тончайшую окраску -
именно это и ощущали при визуальном контакте двое цинрусскийцев. Конвей
помнил, что владел способностью эмпатического контакта, помнил о том, что
владел ею всю свою жизнь, но теперь он стал в этом смысле глухонемым. И то,
что он теперь ощущал рядом с Приликлой, было всего лишь плодом его
воображения. Это была симпатия, а не эмпатия.
Его человеческий мозг был лишен отдела, ответственного за эмпатию, и он
не овладел ею за счет записи мнемограммы цинрусскийца. Однако в мнемограмме
содержались и другие воспоминания - в частности, богатейшие знания по
цинрусскийской клинической физиологии, и этими знаниями Конвей мог
воспользоваться.
- Если вы не возражаете, доктор Приликла, - проговорил Конвей холодно и
формально, - мне бы хотелось вас обследовать.
- Конечно, друг Конвей. - Приликла перестал судорожно подергиваться,
его дрожь стала ритмичной, а это означало, что Конвей овладел своими
эмоциями. - У меня появились новые, очень неприятные симптомы, доктор.
- Я вижу это, - сказал Конвей, осторожно приподнял одно из радужных