"Герберт Уэллс. Потерянное наследство" - читать интересную книгу автора

поторопился представить его дяде. Этот его сыночек был довольно-таки
избалованным ребенком и, как только увидел моего дядюшку, тотчас же
завопил: "Прогоните его! Прогоните!" Ну и, конечно, все себе испортил. Вы
понимаете, это было мне просто на руку, не так ли? И моя мать, женщина
здравомыслящая и предусмотрительная, еще задолго до дяди решила для себя
этот вопрос.
Насколько мне помнится, этот мой дядюшка был презабавный малый. И
совсем не удивительно, что ребенок испугался. Волосы у него были черные,
прямые и жесткие, точно у кукол, что продают у нас японцы, и они торчали
венчиком вокруг голой макушки, на бледном лице за стеклами очков бегали
большие темно-серые глаза. Он уделял много внимания своей одежде и носил
широченное пальто и фетровую шляпу с полями невероятных размеров. Смею вас
уверить, он был похож на подозрительного попрошайку. Дома он ходил, как
правило, в грязном халате из красной фланели, а на голове красовалась
черная ермолка. Эта ермолка придавала ему сходство с портретами всяких
знаменитостей.
Дядюшка без конца переезжал с места на место вместе со своим стулом,
принадлежавшим некогда Сэведжу Лэндору, и двумя письменными столами, один
из которых, как уверял продавец, был собственностью Карлейля, а другой -
Шелли. Он таскал с собой и портативную справочную библиотечку, по его
словам, самую полную в Англии, - получался целый караван, который то
направлялся в Даун, в те места, где жил Дарвин, то двигался к Рейгейту,
где жил Мередит, потом - в Хэсльмер, потом ненадолго в Челси, а затем
снова возвращался в Хэмпстед.
Дядя знал, что в хозяйстве у него не все в порядке, но не подозревал,
что и его собственные мозги были не совсем в порядке. То был плох воздух,
то вода, то слишком высоко над уровнем моря, то еще какая-нибудь чепуха.
"Многое зависит от окружающей обстановки, - говорил, бывало, он и
испытующе смотрел на вас: уж не смеетесь ли вы над ним исподтишка? - Для
такого впечатлительного человека, как я, очень много значит окружающая
обстановка".
Как его звали? Вряд ли его фамилия скажет вам что-нибудь. Он не написал
ни одной вещи, которую можно было бы одолеть, - ни единой. Прочесть эту
галиматью было свыше человеческих сил. Дядя говорил, что мечтает стать
великим учителем человечества, но, по правде сказать, он сам не знал, чему
будет поучать. Поэтому он занимался высокопарной болтовней, рассуждая о
правде и справедливости, о духе истории и так далее. Он строчил книгу за
книгой и издавал их на собственные средства. У него, знаете ли, и в самом
деле мозги были набекрень, послушали бы вы, как он напускался на критиков,
и не потому, что они задевали его, - это бы еще ничего, - но как раз
потому, что они его просто не замечали.
- В чем нуждаются народы? - вопрошал он, бывало, простирая вперед свою
тощую руку со скрюченными пальцами. - Разумеется, в наставлении, в
руководстве! Они блуждают по холмам, как овцы, лишенные пастыря. В мире
война и слухи о войне, в стране нашей дух разногласия, нигилизм,
вивисекция, прививки, пьянство, бедность, нужда, опасные соблазны
социализма, произвол хищного капитала! Ты видишь эти тучи, Тед? (Меня
зовут Тед.) Ты видишь, как сгущаются над страной тучи? А там на горизонте
- желтая опасность! - Его всегда тревожили события в Азии, призраки
социализма и тому подобное. Тут он поднимал указующий перст, глаза