"На Двине-Даугаве" - читать интересную книгу автора (Кононов Александр Терентьевич)24Весной дни полетели стремительно. Утром Гриша просыпался с чувством радости: скоро он увидит своих! Мать и отца. И бабушку с Ефимкой. О побеге он больше не думал. Радость, просыпавшаяся вместе с ним рано утром, уже не покидала его оттаявшее сердце до самого вечера. Весна переломилась: не стало дней, когда нет-нет, да и потянет с реки студеной прохладой. Наступила весна в цвету, со щедрым солнцем, с первым, еще ласковым зноем и с первой городской пылью. Перед училищем, через дорогу, на широколапых каштанах зажглись бело-розовые свечи. Туда — в городской сад — реалистов теперь пускали на каждой перемене. В конце перемены сторож Донат созывал их в классы; он выходил с ярко начищенным колокольчиком на крыльцо, щурился от солнца, и тогда вдруг видно становилось, какое у него доброе лицо. Семиклассники (а они-то главным образом и заполняли все аллеи) смотрели, однако, на это лицо с ненавистью и остервенело захлопывали учебники: на носу экзамены, и, по установившимся обычаям, выпускники не расставались с книгами даже на переменах, хотя и понимали, что этим делу ничуть не поможешь. Но обычай есть обычай — отступать от него не полагалось, и рослые реалисты ходили во время перемен, не отрывая глаз от раскрытых учебников. Гриша сочувствовал им и еще больше радовался за себя; у них впереди — мучение, трудные и долгие экзамены, а он, свободный и счастливый, уедет на днях к своим! Иногда кто-нибудь из старшеклассников с веселым отчаянием захлопывал учебник: — Эх! Перед смертью не надышишься! И сразу же отовсюду неслись отклики: — Тебе хорошо говорить, Грабчинский! — Ты на тройках проедешь! — Прокатишься лихо! Это были намеки на неизменные тройки по всем предметам, которые были уделом Бронислава Грабчинского. — А мне не в путейский подавать, — спокойно отвечал беспечный семиклассник. — Тебя не только в путейский — тебя и в технологи не возьмут. И в политехникум тоже. Куда ж тогда? В Коммерческий, что ли? Говорят, есть такой — в Москве. — Ну, зачем же в Коммерческий. Я на юридический поступлю. — А латынь! В реальных училищах латинский язык не преподавался, а без знания его в университет не принимали. Но это почему-то мало заботило Грабчинского: — Буду адвокатом. Может, на настоящих тройках кататься стану, на гнедых! — Латынь! — По настоящему Невскому в Питере прокачусь. Адвокаты знаешь сколько зарабатывают? Ого! — Латынь!!! Грабчинский сказал щурясь: — Есть такой кудесник в нашем городе, по фамилии Зыбин. Семинарист. Он любого человека за одно лето натаскает по латыни. Я уже беру у него уроки. А в августе сдам экзамены при учебном округе. Гриша, услыхав знакомую фамилию «Зыбин», подошел поближе к старшеклассникам. Те вдруг понизили голос: — Тише. Витол идет… — Да… Не повезло бедняге. — Ну, он-то не считает себя беднягой. — С виду. Он гордый! — А добился-таки Стрелецкий своего. — Ну, и мы помогли тоже, надо прямо сказать. — Ах, держите меня! Какое самобичевание! — Над этим не смеются, Дзиконский. Четверку по поведению за одну дерзость в разговоре с надзирателем не ставят. Слыхал, о чем говорили на педагогическом совете? — О «демонстрации», которую он будто бы организовал? Но я в ней не участвовал. Значит, и бичевать мне себя не за что. Дурацкая, между прочим, была выходка. — Дурацкая. Нам от этого не легче — тем, кто в ней участвовал. — А вы бы не участвовали. — Ну, не все ж воспитаны отцами-полицмейстерами. Дзиконский побледнел, открыл как-то криво рот, но в это время подошел Витол. Он был румяный и веселый, как всегда. — Обсуждаете пути-дороги? — спросил он дружелюбно. — Да, да! Вот Грабчинский, оказывается, избрал себе дорогу на юридический. — Неплохо. — А ты, Витол? — Я — в учителя. Наступило молчание. Потом кто-то спросил: — Куда? В деревню? — Конечно. — В Прибалтику куда-нибудь? — Нет. В мордовскую деревню. Семиклассники переглянулись. Грабчинский заговорил горячо: — Слушай, Витол, вот мы тут толковали… Мы перед тобой виноваты. Все мы… кроме Дзиконекого, конечно. Он с язвительной усмешкой поглядел в сторону сына полицмейстера. Тот откликнулся, зло блеснув глазами-бусинками: — Не одного Дзиконского! Я далеко не один, имейте в виду, господин будущий «аблакат»! — Не пойму, о чем идет речь, — спокойно сказал Витол. — О нашей вине перед тобой, — снова заговорил Грабчинский. — Когда мы собрались вокруг тебя — по уговору — и ты обличал Стрелецкого… Витол смешливо сморщился: — «Обличал»! Быть тебе адвокатом, Бронислав! — На тебя взвалили общую вину! — Да вины-то и не было. — Ну, все равно. Тебя обвинили, что ты подговорил всех нас собраться демонстративно, а мы… мы тебя не защитили. — А что бы вы могли сделать? — Ну, если бы мы все как один… — Оставь… «Все как один»! Вот Дзиконский уже выбывает из «всех». — Прежде всего я не был там! Во время этой демонстрации. — Положим, ты там был, — ответил Витол. — Я тебя видел. Да это не важно. Ты, конечно, подошел случайно. Но, кроме Дзиконского, — Витол оглянулся, — я мог бы назвать многих… Несколько семиклассников, слушавших разговор, отошли в сторону с беззаботным видом, но довольно поспешно. Витол засмеялся: — Ну вот видите. И осталось бы вас человек шесть. Главным образом — из тех, что были у Арямова. И все шестеро получили бы такой же волчий билет, как и я. А Федору Ивановичу была бы неприятность. Только и всего. — Д-да… Глупая вышла история, — проговорил Грабчинский. — Глупая, — подтвердил Витол. — Дело в том, что мы до самого выпуска так и остались несмышлеными. А ведь есть люди, слыхал я, которые в нашем возрасте… — …руководили забастовками рабочих! — выпалил кто-то из толпы собравшихся. — Ти-хо, ти-хо, — с шутливой укоризной сказал Витол и повел бровью. Дзиконский торопливо ушел. — Ну, ничего, и мы станем взрослыми. — Взрослыми свиньями, — сказал Грабчинский дрогнувшим голосом. — Все-таки у меня такое чувство, что мы… предали тебя… — Стой! Довольно! Стрелецкий идет. Стрелецкого не было видно. Но наступила пора расходиться — на крыльце появился Донат и затряс медным колокольчиком. Гриша увидел Персица и догнал его. — Что это такое «волчий билет»? — спросил он второпях. Персиц знал обо всем на свете. Он объяснил коротко и толково: это аттестат, с которым человека никуда не примут: как волка, отовсюду будут гнать. — А Витол собирается учителем ехать в деревенскую школу. Оттуда его не выгонят? У Персица и на это был ответ: — Он покажет там свидетельство только за шесть классов. Для народной школы этого хватит. — За что ж все жалеют его? Разве плохо быть учителем? Персиц пожал плечами (наверное, хотел походить этим на взрослого, может быть на своего отца): — Кому плохо, кому нет. — Я бы пошел в учителя. Персиц поглядел на него искоса, ничего не ответил. А Гриша и в классе все еще думал: чего жалеть человека, который идет учителем в деревню? Будет он там жить, как Шпаковский. Разве плохая жизнь? Он и Никаноркину сказал: — Я бы пошел в учителя. — Ты-то пошел бы, да тебя бы не взяли, — не задумываясь, ответил Никаноркин. Дурень! Не сейчас, конечно. Но, как-никак, Гриша уже первоклассник. А там — еще год… И еще год… Из шестого класса он уйдет в деревню — учителем. Решено! |
||||
|