"Мария Илларионовна Васильчикова. Берлинский дневник (1940-1945) " - читать интересную книгу автора

потому, что написанный для себя, он был абсолютно спонтанным, откровенным и
честным и отражал то, что она пережила. Изменяя что-либо в свете того, что
узналось впоследствии или же с целью защитить чью-то репутацию или даже свои
собственные, возможно неправильные суждения, она бы нанесла дневнику
непоправимый урон. Мисси закончила подготовку дневника к печати буквально за
несколько недель до своей кончины. Впервые он был издан в Англии в 1984 году
Русского читателя, возможно, несколько удивит неоднозначное отношение
Мисси к войне, к воюющим сторонам, к немцам, к союзникам, к России, к
Советскому Союзу, к своим русским - советским соотечественникам, - которых,
кстати, она никогда не переставала такими и считать. Но, будучи, как и все
мы, искренней русской патриоткой, она никогда не поддалась искушению
отождествлять "Россию" и "русских" с СССР, с большевистско-советским режимом
и его официальными представителями. Равно как она решительно отвергала
нацизм, так же одинаково решительно она отвергала коммунизм, и по тем же
причинам.
Так, когда идет речь о страданиях русского народа или о его героизме,
она инстинктивно пишет именно "русский". Как она так же инстинктивно пишет
"советский", когда идет речь о постыдных действиях СССР! Причем ее неприятие
обеих систем было гораздо глубже, чем чисто политическим. Оно носило
нравственно-этический характер. Потому то, что творили нацисты в России,
вызывало ее возмущение как у русской патриотки, но не в большей мере, чем
преследования евреев теми же нацистами в самой Германии или их местными
приспешниками в оккупированных странах, или, под конец войны, зверства и
насилия, учиненные Красной Армией и НКВД в Восточной Европе и занятой ими
части Германии. Повешенный нацистами, ее шеф в Министерстве иностранных дел,
Адам фон Тротт, в письме жене как-то писал о Мисси: "В ней есть что-то...
позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся. Конечно, это отдает
трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным..." Тротт верно уловил дилемму
Мисси в последнюю войну: несмотря на ее привязанность ко всему русскому, для
нее, пожившей уже во многих странах, дружившей с людьми самых различных
национальностей, не существовало генетического понятия "немцы", "русские",
"союзники". Для нее существовали только "люди", отдельные личности. И их она
делила на "порядочных" и "достойных уважения" и "непорядочных" и "не
достойных уважения". Доверяла, дружила она исключительно с первыми. И они же
искали ее дружбы и ей доверяли. Чем, конечно, объясняется тот факт, что, не
будучи немкой, она оказалась в курсе такого сверхсекретного предприятия, как
подготовка покушения на жизнь Гитлера в июле 1944 года. По-видимому, именно
это и объясняет сегодня успех ее книги во всех странах, где она издавалась,
и у всех ее читателей, как и продолжающееся обаяние ее личности еще теперь,
полвека спустя после описываемых ею событий.
Когда я готовил дневник сестры для печати, я был особенно тронут тем,
как немедленно и горячо отозвались все, к кому я обратился за дополнительной
информацией, разъяснениями, фотографиями и т. п. - независимо от того,
хорошо ли они лично знали Мисси или нет. В некоторых случаях просьбы о
помощи разжигали горестные воспоминания, о которых со времени войны
старались всячески позабыть. И даже несмотря на то, что их собственное
поведение, по словам той же Мисси, было во многих случаях безупречным, а
иногда даже героическим. Я им тем более благодарен.
Я выражаю также глубокую благодарность всем, кто помог выходу
"Берлинского дневника" в России: Е. В. Маевскому, талантливому переводчику