"Александр Васильев. Медыкская баллада " - читать интересную книгу автора

все вокруг. Напрасно я смотрела вдаль, пытаясь увидеть черный бугорок над
землей...
С рассветом снова начался бой. Опять прилетели фашистские самолеты,
стали бомбить позиции красных. Несколько бомб упало в поселке, послышались
крики и стоны раненых. Прибежал сосед, сказал, что надо уходить к холмам,
где можно надежно спрятаться в пещерах, вырытых давно, наверное, в первую
мировую войну. По словам соседа, немцы снова готовились наступать, только
еще большими силами, чем в первый день. "Будет такая валка! - говорил он. -
По цо чекаете?" Но я сказала родителям, что никуда не уйду из дома, хотя бы
мне пришлось здесь погибнуть. Без меня они тоже не хотели уходить, и мы
опять спустились в подвал.
Над нами кипел бой: слышались чьи-то крики, топот ног, орудийные
выстрелы. Теперь бой не затихал ни на минуту. Отец уже не решался выйти из
подвала, только иногда приподнимал дверь, чтобы выпустить табачный дым.
Бедная моя мама вся дрожала и шептала молитву. А я сидела, прислушиваясь к
взрывам, и прикрывала платком лицо моего малыша, чтобы ему в глаза не попала
земля, которая сыпалась сверху.
Так мы снова просидели до вечера, пока затих бой. А когда поднялись
наверх, то увидели, что у нас в саду расположились красноармейцы с пушкой.
Мой отец был этим недоволен, он говорил, что теперь немцы будут стараться
разбомбить пушку и наверняка разбомбят и наш дом. Но мне почему-то стало
спокойнее на душе: я знала, что эти солдаты не дадут нас в обиду. Их
командир, который пришел к нам вечером, чтобы познакомиться, был чем-то
похож на Николая - такой же высокий и чернявый, с такими же белыми зубами.
От него я узнала, что немцам пока не удалось уничтожить ни одного из наших
дотов в этом районе. "Их никакая бомба не возьмет, - сказал он про доты, -
разве только прямым попаданием". О тех, кто в них воевал, говорил с
гордостью.
- Молодцы, врагу много шкоды наделали. Возле каждого дота немцев
навалено, что снопов!
Как я обрадовалась его словам! Значит, мой муж жив и воюет, как
богатырь. Когда командир пушкарей ушел, то отец, хотя и продолжал ворчать,
все же подобрел и сказал, что в этой войне Гитлер свернет себе шею...
Ночь нам казалась раем. А с утра начинался ад: бомбежка, стрельба,
пожары. Мы уже стали привыкать к этой нашей кротовой жизни в подвале -
принесли туда матрацы и подушки, кое-что из съестного, даже керосинку и
кастрюли, чтобы готовить пищу. Отец уже не метался как в первые дни, а сидел
тихо, только вздрагивал при особенно сильном взрыве и ругал "проклятых
швабов". Я, как могла, успокаивала маму и возилась с моим малышом, который,
словно не слыша страшного грохота, не кричал, не плакал, а спокойно лежал на
подушках.
Так мы прожили неделю. И вот однажды, поднявшись наверх, мы увидели,
что красноармейцы уходят из нашего сада и увозят свою пушку. Их командир
подошел к нам - он уже не улыбался, лицо у него было мрачным и растерянным.
Стараясь не глядеть в глаза, попрощался, сказал, что получен приказ сменить
позиции. Но я сердцем поняла, что это отступление. И тут же, конечно,
подумала о муже. Неужели мой Николай тоже уйдет, так и не простившись со
мной, с сыном? Первой мыслью было побежать в поле к его доту, и я побежала
бы, если бы у меня на руках не было малыша... Слезы сдавили мне горло, Чуть
не плача, я смотрела, как уходят красноармейцы. Наконец, они скрылись в