"Петр Вайль, Александр Генис. Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета " - читать интересную книгу автора

до тебя уже дела нет. В таком закутке царит максимальная свобода - от газет,
начальника, денег.
Нам пришлось провести два года в одном из таких мест, и эти два года мы
были самыми независимыми людьми по обе стороны океана. Назывался этот эдем
пожарной охраной.
В отличие от военизированных пожарных, наши коллеги не боролись со
стихией огня. Они просто должны были отбывать каждые сутки из четырех на
территории подведомственного завода. Впрочем, и это было не строго
обязательным.
Люди, собравшиеся там, вели странный образ жизни. Они казались героями
драмы абсурда. У них было прошлое, но не было будущего. Сюда попадали
активные и достойные члены общества, со временем ставшие его подонками -
милиционеры, моряки, спортсмены, директора, шоферы, офицеры, журналисты,
студенты. Всех их объединял несомненный алкоголизм и удовлетворенность своим
положением. У них была своя этика, эстетика и даже карьера, высшей точкой
которой считалась половая близость с официанткой из заводской столовой.
Любовь обеспечивала закуску, что было немаловажным, так как питались они
неопределенно. Например, собирали дикую траву на пустыре и кипятили ее в
казенной кастрюле до тех пор, пока отвар не приобретал цвет зеленки.; Потом
снимали клеенку с кухонного стола и ссыпали крошки в варево.
Их мораль уходила в таинственные сферы беспредельной терпимости. Так,
начальник караула, бывший майор КГБ Вацлав Мейранс пропил гроб своей матери,
который купил местком. Второй гроб он пропил тоже. Мать удалось похоронить
только с третьего раза. Были у них привязанности, увлечения и даже страсти.
Бывший капитан дальнего плавания Строгов обожал шахматы и играл в них 22
часа в сутки. Пил он всего три раза в году, зато подолгу и все - от клея БФ
до тормозном жидкости. Экс-преподаватель Братушенков от прошлого имущества
сохранил только спаниеля, которого никогда не кормил, оставляя это
доброхотам. Полковник Колосенцев жил со своей дочкой. Замполит Брусцов не
расставался с романом Лациса "Сын рыбака". Шофер Осадчий украл мешок соли в
шесть пудов. Старообрядец Разумеев испражнялся, не снимая галифе.
Каждый из них жил напряженной и независимой жизнью. Они не знали
страха, жалости, ненависти и были самыми счастливыми людьми в городе.
Русская литература всегда интересовалась, каторжниками. В отличие от
западной традиции, упор тут делался не на преступление с его
интеллектуально-силовой игрой в сыщиков-разбойников, а на реалии каторжной
жизни. Вероятно, долгая и прочная система юридического бесправия приучила
народ не бояться тюрьмы и уж во всяком случае от нее не отрекаться. Сотни
лагерных мемуаров новейшей самиздатской словесности составили энциклопедию
тюремного быта. И быт этот воспринимался с пристальным и даже истеричным
интересом.
Как ни страшно существование зека, оно оставляет в человеке стержень -
голую жизнь. Освободившись от вещей и привязанностей, человек переходит в
иную философскую категорию, в которой ему уже нечего терять. В таком
состоянии есть нечто привлекательное, как в правильной геометрической фигуре
или религиозном догмате.
Наши пожарные максимально приближали свободную жизнь к тюремной и
находили в этом приближении источник мощного противостояния не только
советскому государству, но и вообще социальной стихии. Поставив себя за
скобки цивилизации, они наслаждались отсутствием нравственного чувства. Их