"Мет Уаймен. За стеклом (Коламбия-роуд) " - читать интересную книгу автора

- На словах что-нибудь передать? - спросила я.
- "Поправляйся скорее", - ответил Добряк. "Уж не кодовая ли это
фраза?", - подумалось мне. Он, похоже, прочитал мои мысли. - Что обычно
желают человеку, закованному в гипс?
В тот момент я была слишком напугана, чтобы ответить. Я не рискнула ни
прощупать черенки цветов (нет ли там спрятанного послания иного рода?), ни
поинтересоваться, при каких обстоятельствах кто-то из знакомых Добряка
угодил в больницу с переломом. В конце концов, этот "кто-то", кем бы он ни
был, мог пострадать, если я откажусь помочь Вилли с доставкой подобного
груза. Я осторожно приняла цветы в свои руки.
- Хорошая девочка, - похвалил он и потрепал меня по щеке. - Седьмая
палата. Спросишь там Роуз.
- Так это женщина? - Добряк Уильям опустил глаза, скулы его порозовели.
Чтобы понять его, мне уже не нужно было взламывать тайные коды. Цветы в моей
руке внезапно легли поудобнее. - Передать ей твои наилучшие пожелания?
- Нет смысла, - ретировался за прилавок Вилли. - Кровавая Роуз и так
все знает.
- Что за имя такое - Кровавая Роуз? - опешила я.
- Моя подруга вечно попадает в передряги, - сказал Вилли и взмахом руки
смел со стойки целую груду лепестков. - Постоянно калечит себя на работе.
Решив, что речь идет, скорее всего, о женщине, торгующей по соседству,
я вздохнула с облегчением и повторила, что мне действительно нужно бежать.
- В следующий раз, - пообещала я напоследок, - займемся твоими ногтями.
- Циско, ты супер. Я у тебя в долгу.
- А я в долгу у Картье, - мрачно ответствовала я, поворачиваясь, чтобы
уйти.
- Не переживай ты так! - рявкнул Добряк. Я обернулась. - Это всего лишь
деньги.


13

До чего же я ненавижу больницы! И всегда ненавидела. Нет, я не боюсь
хирургов. Мне даже нравится запах антисептиков, и я способна (правда, с
трудом) есть тамошнюю пишу. Но вот с чем мне бывает трудно смириться, так
это с моментом выхода из больницы: когда я вновь оказываюсь на улице, мне
всякий раз кажется, будто мир изменился, пока меня не было. Чуть ярче
солнечный свет, чуть пронзительней запах выхлопных газов, и даже таксисты,
мерещится мне, берут немного дороже. Отчего-то время, проведенное в этих
добела отмытых стенах, течет иначе, чем за ними. Будь ты пациент или
посетитель, время замирает. И остается только вспоминать, какова жизнь
снаружи, да прикидывать, куда ты отправишься, выйдя отсюда.
Первый раз, когда меня выписали из больницы, не в счет, поскольку
новорожденная не знает, что могло измениться, ей все в новинку. Одиннадцать
лет спустя меня выкатили из больничных дверей на кресле-каталке с гипсовой
нашлепкой на лодыжке и новообретенным почтением к пони. В пятнадцать я вышла
из больницы, лишившись одновременно аппендикса и бойфренда, который не
позаботился меня навещать, а всего год спустя еле-еле выползла вон из
больничного морга, где остались мои родители. Каждый раз я вступала в мир
заново, глядя вокруг чуть другими глазами, и утро, когда я навестила