"Сергей Александрович Высоцкий. Наводнение (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Комарова, поспал часик-другой и вызвал машину. Игорь Васильевич и
вообще-то любил прийти на работу пораньше, когда нет обычной дневной
сутолоки, и, удобно расположившись в старом кожаном кресле у маленького
журнального столика, с удовольствием закурить первую сигарету. Дома
подполковник не курил.
Эти утренние полчаса - если не случалось каких-нибудь ЧП - Корнилов
посвящал тому, что не спеша, рассеянно, перебирая в памяти разные события,
как уже свершившиеся, так и грядущие, старался спокойно, на свежую голову
их оценить. Иногда в этом калейдоскопе мыслей всплывало что-то очень
важное, на что он раньше не обратил внимания, а сейчас вдруг увидел словно
заново, свежим взглядом. Эти полчаса всегда были для Корнилова
плодотворны: он не испытывал гнета времени, освобождался от него, словно
космонавт - от земного притяжения.
В стремительной деловой круговерти, когда наваливались десятки
различных дел и приходилось сталкиваться с самыми несходными, порой
полярными мнениями, точками зрения и, наконец, со своими собственными
разноречивыми ощущениями, немудрено было и ошибиться. Всегда имелась
опасность недооценить какое-то событие, и Корнилов знал эту опасность. Так
же как он знал и свою слабость - иногда в его воображении какие-то
незначительные, преходящие события вдруг вырастали до размеров трагедии и
давили на него. Особенно часто это случалось в последние годы. Он
неожиданно просыпался среди ночи и долго не мог уснуть. И начинал
вспоминать о каких-нибудь мелких, никчемных недоделках, о досадных, но
незначительных оплошностях, невпопад сказанной днем фразе. Ему казалось,
что счет незавершенных дел все растет и растет у него, как сумма
непогашенного долга у заурядного растратчика, и уже не остается времени,
чтобы оплатить этот счет.
Корнилов досадовал на себя, пил снотворное, но ничего поделать с
собой в те предутренние часы не мог.
...Сегодня на листке бумаги, что лежал перед ним, были записаны
только четыре слова: "Олег Самарцев, Игнатий Казаков".
С Олегом Самарцевым все ясно. В том, что он преступник, теперь уже
никаких сомнений нет. Розыск закручен, ничего, кажется, не упущено,
взвешены все возможности. А вот Игнатий Казаков... Неужели он имеет
какое-то отношение к ограблению?
Этот вопрос волновал подполковника больше всего.
Туманные намеки деда... Если бы за ними стояло хоть что-то
конкретное! На одних неясных ощущениях далеко не уедешь. Подозревая внука
в соучастии, Григорий Иванович тут же, ненароком опровергает свои
подозрения, утверждая, что хорошо запомнил время, когда Игнатий пришел
домой, - без двадцати двенадцать. А кассиршу ограбили в двенадцать
пятнадцать. Что это? Ошибка, тонкий расчет, плод больного воображения?
Неприязнь деда к внуку бросается в глаза. Редкий случай, но бывает...
Может, клевета? Но тогда старик, проявивший завидную наблюдательность,
опознав грабителя, назвал бы другое, более правдоподобное время прихода
внука домой. Так что же? Непроизвольная ошибка?
Корнилов чувствовал, что его рассуждениям не хватает стройности, но
никак не мог понять, в чем ошибается. Очевидная нелепость в утверждениях
деда не укладывалась ни в какие схемы. А внук? Сказал: "Мы с мамой днем на
работе".