"Вадим Вязьмин. Его дом и он сам (Сказка для взрослых) " - читать интересную книгу автора

изнутри. Так он и стоит сгоревший, видимо, руки до него не доходят...
(Примечание автора: театр стоял в таком виде около тридцати лет, пока из
него не сделали новое здание МХАТа.) В этом выгоревшем театре мы днюем и
ночуем. А рядом с нашим домом стоит под таким же номером старый особняк, дом
Брюса. Сейчас перед ним строят новое здание, говорят, там будут жить
композиторы. Они грозятся сломать дом Брюса, так как он мешает им, портит
вид.
Ходят слухи, что с этим домом нечисто. Жил там в восемнадцатом веке
Брюсов племянник, а он, по слухам, путался с нечистой силой. Правда, когда я
напрямую спросил Женьку Павлова - его родители регулярно ходят в церковь,
которая стоит напротив нашего дома, - церковь Воскресения на Успенском
Вражке, - он мне сказал, что это суеверие.
Но я часто залезаю, когда во дворе этого дома нет взрослых, по лестнице
на чердак. Там много пыли, но очень интересно, стоят какие-то сундуки,
гипсовые вазы с замысловатыми ручками в виде голых женщин с крылышками...
Вот недавно я в очередной раз залез туда, захватив с собой ножовку по
металлу. Я решил открыть сундуки; два из них заперты на замки. Перепилю
дужки и посмотрю, нет ли там клада. Правда, другие сундуки набиты старым
тряпьем, но это ничего не значит.
Взяв с собой фонарик, я залез на чердак. В первом сундуке оказался
помятый самовар без краника и несколько рваных рубашек. Зато во втором... Во
втором сундуке также был ворох грязного белья. Но кроме того - плоский
сверток примерно пятьдесят на семьдесят сантиметров, завернутый в пыльную
простыню и перевязанный крест-накрест шпагатом. Вытащив из кармана
перочинный ножик, я перерезал шпагат и развернул сверток. Под простыней был
слой ваты, под слоем ваты - слой плотной бумаги. Наконец я развернул
последнюю обертку. Картина.
Я плохо разбираюсь в живописи и вообще до сих пор считал, что лучше
всего - цветная фотография, но картина поразила меня. Это портрет прекрасной
женщины, и, когда я направил фонарик на лицо, оно показалось мне живым.
В тот же момент я влюбился. Я влюблялся и раньше, но все это было не
то. А сейчас, не соображая, что делаю, я наклонился к картине и поцеловал
нарисованные губы. И вдруг почувствовал, что губы живые; они ответили мне,
потом прекрасные руки оплели мою шею, а ее язык ударил по моим губам,
раздвинул их и слился с моим языком.
Наваждение продолжалось, пока я не оторвался... Не было живой женщины,
была картина. Я испугался, но хотелось еще. И я не выдержал. Сколько времени
прошло в поцелуях, не знаю.
Наконец я завернул картину и унес домой. Я повесил ее над своей
кроватью. А ночью, когда все уснули, я ощутил, что лежу в своей постели не
один. В эту ночь я стал мужчиной.
Утром я как всегда ушел в школу. Когда же вернулся домой, портрета не
было. В ужасе я спросил мать, где картина.
- Я продала ее, - отвечала мама, - знаешь, сынок, как у нас плохо с
деньгами, а тут целых триста рублей дали.
- Кто купил ее? - вскричал я в отчаянии...
И мать отвечала:
- Приходил какой-то, из музея.
Долго я не мог прийти в себя. Тщетно расспрашивал мать, из какого
музея, кто...