"Катерина Врублевская. Дело о старинном портрете (Аполлинария Авилова-3) " - читать интересную книгу автора

распрямлялись, ткань сползала, обнажая щиколотки, надушенные пармской
фиалкой.
Писать бедному юноше становилось труднее и труднее. Он все чаще
смахивал пот со лба, хотя утреннее солнце не припекало совершенно. Протасов
беспрестанно хмурился и покусывал губы, у него ломался уголь, выпадала из
рук кисть. Я только посмеивалась про себя, ничем не выдавая, что все это мне
очень нравится. Наконец, когда в очередной раз Протасов приблизился ко мне,
чтобы поправить замявшуюся складку, я выпростала из-под головы руку и обняла
его. Он неловко изогнулся и рухнул на меня. Древняя козетка жалобно
заскрипела, прогнулась под двойной тяжестью, но выдержала. Напрасно я ее
ругала, повременю отдавать в богоугодное заведение. Все получилось так, как
было задумано. Я торжествовала!
С тех пор в моей жизни настала череда солнечных дней. Андрей приходил
ежедневно, рисовал меня, и мне не в тягость было позировать: я знала, что за
этим сеансом последует другой, такой же восхитительный. Глупый парик был
возвращен Вере с благодарностями, грим с лица смыт, псевдовакхические позы
забыты за ненадобностью - мне не хотелось быть сладострастной Клеопатрой,
мое отношение к Андрею день ото дня становилось светлее и душевнее. Был
чудный май, зеленый и с грозами. Мы много беседовали, гуляли, и Андрей
набрасывал на листах из этюдника быстрые зарисовки: я сижу в плетеном
соломенном кресле на веранде, и лучи солнца пробиваются сквозь редкий навес;
я стою на берегу пруда; качаюсь на качелях...
Мы говорили о многом, и только одна тема была закрыта для нас: что
будет с нами дальше? Разумеется, я знала, что он вернется в Москву, в свое
училище, и продолжит занятия, а я останусь в N-ске. Мне очень хотелось
приехать в первопрестольную, где Андрей мог бы навещать меня, - оставалось
только снять приличную квартиру, но он ничего не говорил об этом, а мне не
хотелось первой начинать такой щепетильный разговор.
Все было ясно без слов: я дворянка - он мещанин, я богата - у него
только этюдник и часть мастерской по завещанию; и он моложе меня на три
года - вместе это выстраивалось в откровенный мезальянс. Увы... Меня многое
удерживало от желания сочетаться с Андреем браком, и самое главное, я
чувствовала, что предаю память покойного мужа. Поэтому я твердо решила
больше не думать об этом.
Моя хандра улетучилась, словно ее никогда и не было, щеки
разрумянились, я даже избавилась от чрезмерной худобы, так волновавшей отца.
Ушли в прошлое темные круги под глазами и ночные кошмары. А когда настало
время пригласить гостей, с тем чтобы показать им новый гарнитур, и я
принялась ездить с визитами, Елизавета Павловна заметила со значением в
голосе: "Перемена обстановки пошла вам на пользу, душенька". Непонятно, что
она подразумевала под "обстановкой" - только лишь мебель?
Гостей я решила позвать в начале лета, на Троицу. С детства мне очень
нравится этот праздник. Мы с отцом направились к заутрене, и в убранной
свежей зеленью церкви я увидела Андрея - он истово молился и кланялся, жарко
прося у Господа милости. Я стояла неподалеку, ничем себя не выдавая,
смотрела на близкого мне мужчину и вспоминала, как меня, еще институтку,
забрали с собой в лес мои подружки, две сестры, дочки мелкопоместных дворян,
привыкшие в деревне праздновать Троицу по-своему, по-деревенски. Мы плели
венки, "завивали" 10 молодую березку и пели: