"Катерина Врублевская. Первое дело Аполлинарии Авиловой (эпистолярный детектив) " - читать интересную книгу автора

девушка обещает быть чертовски милой. И я машинально подкрутил развившийся
ус.
Подскочивший кадет отвесил энергичный кивок и пробормотал:
- Mademoiselle, un tour de valse?[5] - и умчал Анастасию танцевать, а
Полина хлопнула меня веером по руку.
- Месье Сомов, вы опять за свое?
- Что, моя бесценная?
- Когда вы крутите ус, вашу голову посещают скабрезные мысли!
Признаюсь, не первый раз поражала меня ее наблюдательность...
Она слегка щурилась, глядя по сторонам, - не хотела доставать лорнет.
- Знаете, г-н Сомов, - обратилась она ко мне, - столько воспоминаний!..
Боже, как я стояла вот здесь, у стены, ожидая отца, который приезжал каждый
раз с новой ослепительной красавицей, и каждый раз с замиранием сердца
гадала: не она ли станет моей мачехой? - Полина обвела взглядом зал. -
Бальная зала ничуть не изменилась с того времени, когда я была воспитанницей
и носила форменное камлотовое платье с пелериной. Та же Maman, те же
пепиньерки и синявки, только постарше и посуше. Как будто время совершенно
не движется в этом стоячем болоте.
Странно, наверное, тебе слышать, что я, чьи похождения в Москве тебе
известны не понаслышке, вдруг заинтересовался ее семьей, отцом, стал
посещать балы в качестве "кузена". Поверь, я иду на это не скуки ради и не
из каких-либо иных соображений. Мне нравится Полина. Что же до событий
невероятных и странных, то их здесь предостаточно. Но об этом позже.
Отдельной группой стояли учителя в мундирах. Скучные и сутулые, они
были похожи друг на друга, как близнецы, но не фигурами, а особенным
выражением лица, словно им пришлось проглотить горькую облатку. Мне стало
интересно, как мужчины, даже такие невзрачные, чувствуют себя, находясь
постоянно в окружении прелестных нимф.
- Аполлинария Лазаревна, чем занимаются эти четверо личностей в синих
вицмундирах? - спросил я. - Сеют разумное, доброе, вечное? И как, удается
достичь урожая?
- Это наши учителя: Сверчок, Ранжир и Урсус, - с лукавой гримаской
сказала она. - Такие занудные господа! Как мы их боялись в институте.
Боялись, и все равно обманывали.
- И кто дал им такие прозвища?
- Не знаю, когда я начала учиться в институте, их уже так называли. Сам
посмотри, Николай: Андрей Степанович, учитель словесности, - вылитый
сверчок. Слышал бы ты, как он стрекочет, читая воспитанницам Державина. Он
после Державина да Сумарокова никакой литературы не признает. Для него
Пушкин с Гоголем - новомодные щелкоперы.
Действительно, маленький, ледащий учитель словесности выглядел
настоящим сверчком, коленками назад. Особенно сходство это проявлялось,
когда он нелепо задирал голову, чтобы ответить другому учителю -
неповоротливому мужчине огромного роста в плотно сидящем сюртуке, готовом
треснуть по швам.
- А этот, стало быть, Урсус, - показал я на него подбородком. -
Наверное, латынь преподает.
- Точно! - засмеялась Полина. - Медведь, он и есть медведь. Хотя papa
высоко ценит его умение играть в шахматы и часто приглашает к нам. Бывало,
Урсус приходил на урок пьяненьким и заставлял нас учить наизусть латинские