"Галина Врублевская. Завтра мы будем вместе" - читать интересную книгу автора

хотя он продолжал упрекать меня:
- Катя, ты понимаешь, как подвела меня, Оксану, всех?
Он снова говорил на "ты", как тогда, на берегу, когда узнал, что я
считаю его своим отцом. Я ничего не ответила. Я была так ужасающе виновата,
что не считала себя вправе больше оправдываться.
Островский говорил долго. О морской чести, о наших кронштадтских
традициях, о моей маме, какой он помнил ее в детстве. Впервые кто-то говорил
о ней хорошо. Оказывается, она играла в школьных спектаклях главные роли и
помогала старой учительнице в быту. Та учительница жила в одной квартире с
Островским, поэтому только он и знал об этом. Сама Ниночка, моя мама, никому
не рассказывала о своей помощи.
- Ты мне не дочка, - продолжал Островский, - но ты - моя землячка, и я
чувствую, что нахожусь в ответе за тебя.
Так со мною говорили впервые в жизни. Со мной говорили как с человеком,
а не как с преступницей.
Валерий Валерьевич пересел на край моей кровати, взял со спинки
полотенце и вытер мне глаза. Второй раз за недолгий срок нашей практики!
Я сейчас его опять боготворила. Он опять был недосягаемо высок, хотя я
знала и о его слабостях с женским полом. Спросить, не спросить про Светлану?
Нет, он подумает, что я хочу увести разговор от своего поступка. Снова меня
охватило отчаяние при мысли о том, как я подвела всех.
- Конечно, Катя, я не верю в эти измышления о твоих шпионских
намерениях, да и никто в них не верит. Но воровство остается воровством. Это
не способ решать свои проблемы. Ну, обратилась бы ко мне, я бы нашел
списанные, оформил как положено. Разве я тебе смог бы отказать? Сдается мне,
что ты не впервые путаешь свой карман с чужим.
Или я ошибаюсь?
Ну, нет. Признаваться в том, в чем я не была поймана, я не собиралась.
- Конечно, ошибаетесь! - поспешно возразила я, отводя глаза. - Я взяла
эти пленки только потому, что они в магазинах не продаются;
- Хорошо. Дай мне, Катя, слово, что больше никогда не посмеешь взять
чужое. Ты видишь, к каким последствиям это может привести.
- Никогда, Валерий Валерьевич.
Островский коснулся ладонью моего лба, будто проверял температуру.
Кажется, он хотел добавить еще что-то. Но в этот момент в комнату влетел
Юрка, за ним вошли остальные.
- Ладно, хватит проповеди читать нашей грешнице, - грубовато заметил
Юрка, оттесняя Островского от кровати, - мы сами с ней разберемся.
Островский убрал руку и вышел из комнаты.

***

На следующее утро нам подали служебный автобус военной части. Он должен
был отвезти нас прямо в Таллин. Оттуда поездом мы покатим в родной Питер.
Провожающих было мало. Мичман Задорожный, обещавший Эльвире приехать
следом, да гарнизонные подростки, успевшие подружиться с нашими ребятами.
Среди них - и дети Островского: Макс и Марина. Возможно, Светлана
Колокольцева подарит им еще братика или сестричку, но я об этом никогда не
узнаю. Да мне и все равно. Я никогда не стану членом их семьи. Автобус
тронулся. Я положила голову на плечо Юре - вот кто вскоре станет моей