Глава II СОФИЯ-ГИБРАЛТАР

30 марта 1974 года. Холодный ветреный день. С раннего утра нагружаем и нагружаем бедный “рено”, который постепенно оседает чуть ли не до земли. Заднее сиденье завалено до крыши, и Дончо придется высовываться из окошка, чтобы посмотреть назад. На багажнике громоздится тюк высотой в полтора и длиной в два метра. Укрываем его брезентом, затягиваем веревками, но он, конечно, будет клониться на каждом повороте.

Разумеется, машину окружает толпа зевак, наперебой подающих советы. Это больше всего действует нам на нервы. Но наконец садимся в “рено”. Я кладу на колени баллон с пропан-бутаном — он откуда-то вывалился в последний момент, и мы не смогли найти для него более безопасного места. Дончо жмет на клаксон, мы медленно катим со двора.

Едем в Институт педиатрии, где наша дочка Яна останется на все время путешествия.

Сегодня Яне исполняется восемь месяцев. Она смотрит на нас большими смеющимися глазами, тянет ручонки то ко мне, то к Дончо. Мне так грустно, что я не смею ни обнять ее, ни сказать ей что-нибудь ласковое. Дончо как будто владеет собой лучше. Все вокруг плачут, а я не могу. Слова застревают в горле.

Я знаю, что здешние врачи чудесные люди и очень любят Яну. Знаю, что здесь за ней будут смотреть лучше, чем дома. Но, покидая институт, я едва сдерживаюсь, чтобы не броситься обратно.

Дончо тоже смотрит мрачно и, забыв о багаже, мчит так, словно уходит от погони.

Заезжаем в Спортпром, чтобы кое-как впихнуть в машину спальные мешки, пуховые куртки, штормовки и парадные белые костюмы, в которых мы собираемся ступить на американский берег. Все высыпают проводить нас. Заводят пластинку с какой-то морской песней. Обнимают, жмут руки, желают счастливого пути.

Объезжаем еще несколько мест, где принимаем на борт “рено” запасную резиновую лодку, такелажные скобы, блоки, талрепы.

Наконец, совершенно задавленные снаряжением, покидаем Софию. Багаж на крыше стонет, скрипит, качается, и поэтому мы едем очень медленно.

На капоте у нас развевается синий вымпелок с вышитыми на нем словами: “Участникам экспедиции “Планктон III” от болгарских яхтсменов”. Не знаю, из-за этого вымпела или из-за чудовищного багажа люди узнают нас — то и дело нам машут и что-то кричат.

Может быть, мы будим давно оставленные мечты? Так много взволнованных до слез мужчин и женщин, которые обнимают нас и от всего сердца желают успеха. Признаемся, этот энтузиазм кажется нам несколько неожиданным. Болгары никогда не были нацией мореходов, и мы думали, что океан — это нечто весьма далекое и неопределенное для рядового болгарина.

Если не считать того, что у нас несколько раз лопались шины, мы едем без происшествий. На следующий день к вечеру добираемся до Варны. Дончо останавливает машину возле одной из лучших гостиниц. После короткого препирательства с администрацией получаем ключи от номера. Лифт, конечно, не работает. Переносим багаж из машины на четвертый этаж. Наверх отправляются сухари, книги, кастрюли, спиннинги, бутылочки для проб, матрацы и десяток мешков. Сваливаем все это посреди номера и ложимся спать.

Рано утром отправляемся к Божидару Фролошки, нашему другу и неизменному помощнику. Божидар — технический директор БМФ.[1] Первым делом он заявляет, что больше не хочет слышать ни о каких экспедициях, но мы немедленно выкладываем список дел, которые можно уладить только с его помощью. Божидар вздыхает и снимает телефонную трубку…

Так начинались и все последующие дни. Рано утром — на “совещание” к Божидару. Что еще не сделано, что нужно достать. Телефонные звонки, споры. Затем в Навигационный отдел с затасканным списком оборудования шлюпки. Начальник отдела отправляет с нами кого-нибудь из своих людей, и мы начинаем обходить корабли и склады. Конвенцией установлен обязательный список вещей, которые должны находиться в спасательной лодке. Большей части из них у нас пока недостает.

За двадцать дней голое корыто, которое сняли с парохода “Бенисаф”, сделалось судном для трансокеанского плавания.

Плотники несколько подняли низкую рубку, уложили до середины шлюпки палубу. Сколотили койки, под которые мы упрячем часть багажа. Я наименовала их сундуками. Кроме того, у нас будет двойной пол. Здесь также поместится багаж. Рубку оснастили люком, иллюминатором и двумя окошками, открывающимися в сторону носа.

В механическом цехе нам сделали талрепы, такелажные скобы, блоки и полую алюминиевую мачту. Пропустили сквозь нее провода, чтобы на топе могла светить лампочка. Для нее и для радиостанции мы везем аккумуляторы.

Дел у нас было много, и казалось, что они никогда не кончатся. Начали приезжать журналисты. Чтобы заснять последние приготовления, прибыла группа Болгарского телевидения. Дончо бегал с утра до вечера как заведенный и, чтобы впоследствии избежать неприятных открытий, старался делать все сам или хотя бы наблюдать за всеми приготовлениями. А я ходила на учебный корабль “Родопы” и тренировалась вместе с курсантами на радиотелеграфе. Курсанты посматривали на меня с любопытством, и поначалу я чувствовала себя несколько неловко. Но постепенно мы привыкли друг к другу.

Из Софии приехали помогать кое-кто из наших друзей. Заплетали канаты. Набивали мешочки песком для балласта, а я их зашивала. Возле “Джу” (так мы окрестили нашу посудину) постоянно толпились люди. Меньшинство что-нибудь делало. Большинство задавало вопросы и щелкало фотокамерами.

Группа курсантов Военно-морского училища подготовила чертежи шлюпки и составила подробный список ошибок, которые мы можем совершить, если захотим перевернуться.

Оставалась проблема с водой. Одни предлагали сделать баки из оцинкованной жести, но это предложение не прошло, так как выяснилось, что сварные швы непременно проржавеют. Кроме того, баки были бы слишком велики и потому неудобны. До отплытия оставалось десять дней, а мы все не могли найти наилучший способ хранить воду.

Кто-то вспомнил, что видел в кино воду в консервных банках. Мы решили узнать на консервном комбинате “Янко Костов”, смогут ли там закупорить банки с водой. У нас было припасено 20 ящиков горнобанской минеральной воды. Недолго думая, Дончо погрузил их на машину и помчался на комбинат.

Нам не только бесплатно закупорили воду, но и подарили целый ящик абрикосового компота. Воду перелили из бутылок в консервные банки и 18 минут кипятили ее в автоклаве при температуре 120 °C. Похоже, это было ошибкой. Минеральная вода, видимо, взаимодействовала с металлом банок — в океане она пахла ужасно. Да и на вкус вода оказалась малоприятной. Мы использовали ее (хорошенько прокипятив) только для приготовления чая.

Но тогда мы не знали всего этого и по-детски радовались удачному решению “водного вопроса”. Когда Дончо грузил консервные банки в порту, в толпе зевак комментировали:

— И они толкуют про планктон. Да с такой приправой можно съесть все, что угодно.

Банки (их было 320) заполнили все пустоты. Впоследствии, что бы нам ни приходилось искать, мы непременно натыкались на эти банки.

Мы торопились закончить укладку багажа, чтобы хоть раз выйти в море. Очень важно было увидеть, как “Джу” сидит в воде. Надо было ликвидировать возможный крен. И самое главное — узнать, как она будет вести себя под парусами. Кроме штатного снаряжения спасательной лодки — грота и стакселя общей площадью 17 квадратных метров, — мы хотели поднять двойные стаксели, чтобы “поймать” пассат. Нам много раз доводилось читать, что двойные стаксели — услада всякого мореплавателя-одиночки…

Шитьем парусов занялся боцман морского клуба. Но он только испортил превосходный дакрон, и нам пришлось отказаться от его услуг. В конце концов паруса сшил известный яхтсмен Рафаил Овчаров.

“Джу” становилась все более надежным судном. Специалисты усилили крепление румпеля. На вершине мачты установили только что привезенный из Софии радиолокационный отражатель. Его сделал Сергей Куприянов, с которым Дончо познакомился во время одной научной конференции. Сергей пообещал изготовить для “Джу” радиолокационный отражатель, чтобы нас засекали идущие мимо корабли. Он не только выполнил свое обещание, но и приехал собственноручно установить свое детище.

Провожая нас, Сергей сказал:

— Знаете, я совсем не боюсь за вас. Что-то подсказывает мне, что у вас все будет отлично.

Потом мы вспоминали эти слова в самые трудные минуты.

Даю бесплатные советы по оснащению экспедиции

Я комплектовала багаж по спискам. Пронумеровав все мешки, я составила списки их содержимого — один экземпляр списка я клала в соответствующий мешок, другой оставался в моем блокноте.

Первый мешок. Предметы туалета

Пенофикс — 30 тюбиков (единственное, что пенится в морской воде. С его помощью мы мылись и стирали).

Зубная паста “Мери” — 20 тюбиков (осталось еще на пять таких путешествий).

Жидкость для полоскания рта.

Сосновый вазелин — 5 тюбиков.

Крем для бритья — 2 тюбика.

Шампунь (не понадобился).

Мыло (не пригодилось).

Вата — 10 пакетов (оказалось мало).

Зеркало.

Кисточка для бритья.

Крем для лица — 6 тюбиков.

Зубные щетки — 4 штуки.

Белый кувшинчик — в нем 2 губки и термометр.

Пергидроль.

Две бритвы.

Второй мешок. Пожитки Дончо

Грелка.

Штормовой костюм.

Белый парадный костюм (не пригодился).

Новый синий свитер.

Старый синий свитер.

Синяя пижама.

Никак не могу отучить его от синего. Он и машину красит в синий цвет. Стоит ему увидеть что-нибудь синее, как он сразу же лезет в карман за бумажником.

Носовые платки.

Бежевый свитер.

Синие брюки.

Коричневые шорты.

Оранжевые плавки.

Синие плавки.

Синяя рубашка.

Тельняшка.

Носки.

Трусы (конечно, синие).

Белые шапочки — 12 шт.

Белая майка.

Синяя майка.

Еще одна синяя майка.

Махровая синяя майка.

Старые ботинки.

Третий мешок. Кухня

Две эмалированные миски.

Полулитровая мензурка, внутри 6 ножей.

Две маленькие кастрюльки (разумеется, синие.)

Никелированная сковорода (никуда не годится).

Зеленый пластмассовый черпак.

Большая алюминиевая кастрюля, внутри зубочистки, прищепки для белья (необходимейшая вещь).

Кастрюлька для приготовления кофе, внутри мельница для черного перца.

Ситечко.

Две щетки для мытья бутылок.

Роскошный фарфоровый чайник.

Воронка для керосина.

Две льняные скатерти (роскошь).

Две синие тарелки с парусниками.

Две деревянные тарелки.

Алюминиевая кружка.

Мышеловка (идея Дончо).

Четвертый мешок. Юлия

Белая ночная рубашка с вышивкой (?!).

Белые хлопчатобумажные сорочки.

Бежевая шерстяная блузка.

Красная шерстяная блузка.

Две хлопчатобумажные тенниски.

Белый хлопчатобумажный пуловер.

Белый парадный костюм (мне он тоже не пригодился).

Грелка.

Штормовой костюм.

Пять белых шапочек.

Кожаный костюм.

Три малых полотенца.

Большое махровое полотенце.

Новые джинсы.

Старые джинсы.

Клетчатая юбка.

Пакет с простынями и наволочками.

Купальники — несколько.

Пять пар кожаных перчаток.

Белый халат.

Туфли.

На будущее будем знать: нужно больше обуви и хотя бы одну пару сапог. И ни в коем случае не брать такую прорву одежды.

Пятый мешок. Безымянный

45 банок вареной телятины по двести граммов в каждой (через две недели испортились).

5 банок томат-пасты.

Шестой мешок. Питье

Абрикосовый компот — 15 банок.

Растворимый кофе (нельзя, как выяснилось, пить в жару).

Чай — 2 коробки (мало).

Седьмой мешок

10 кг сухарей (осталось 2,5 кг).

Восьмой мешок. Деликатесы

Чищеные грецкие орехи — 1 кг.

Лесные орехи — 1 кг.

Сушеные яблоки — 0,5 кг.

Сушеные абрикосы — 1 кг.

Чернослив — 2 кг.

Оливковое масло — 0,2 кг.

Черный перец — 4 пакетика.

Девятый мешок. Книги

Гоголь, Достоевский, Чосер, Томас Манн, Шолохов, Бальзак, Морис Дрюои, Генрих Сенкевич, Булгаков…

“Психология летчика” Кирилла Златарева, “Школа яхтсмена”. “Мореходная астрономия”, “Парусный спорт”, “Морская лоция”, “Навигация”, “Альманах Брауна — 1974”. Гора карт.

Десятый мешок. Резина

Три резиновые подушки.

Ласты — 2 пары.

Маски и трубки.

Две резиновые шапочки.

Матрацы резиновые — 3 шт.

Одиннадцатый мешок. Мягкое

Спальные мешки — 2 шт.

Куртки — 4 шт.

Две маленькие пуховые подушечки.

Двенадцатый мешок. Кухонная техника

Чешская газовая плитка.

Четыре баллона с пропан-бутаном.

Запасная газовая плитка (польская).

Два баллона для польской плитки.

Тринадцатый мешок

Керосиновый примус с ручным поршнем и запасные иглы для него.

Четырнадцатый мешок. Разное

Циритокс — снадобье от насекомых.

Четыре пузырька с глицерином.

Два больших спичечных коробка.

Фонарь-прожектор.

Фонарики — 10 шт.

Очки — 7 пар.

Клей — несколько типов.

Две катушки клейкой ленты.

Бинокль.

Туристский нож в ножнах.

Опреснитель морской воды (емкость 3 л).

Фитиль.

Рулетка.

Десять пар брезентовых рукавиц.

Дончо составил список обязательного оборудования лодки из 40 пунктов: здесь были паруса, инструменты, керосиновые лампы и т. п. Наш багаж весит около полутора тонн.

Друзья из Океанографического института изготовили сети для планктона. Когда за три дня до объявленного отплытия мы перевозили багаж из гостиницы на шлюпку, я повесила эти сети сзади на багажнике в качестве эмблемы, и они развевались, привлекая к нам всеобщее внимание.

Все последние дни нас засыпали письмами и телеграммами. Знакомые и незнакомые желали нам счастливого пути, сообщали какие-то адреса на Кубе, вызывались сопровождать нас…

Наконец сборы подходят к концу. Мы объявляем, что корабль “Басил Априлов”, который доставит в Гибралтар “Джу”, нас с Дончо и съемочную группу телевидения, отплывает 26 апреля.

Идет сильный дождь. Возле лодки суетятся с полсотни человек. Снова град наставлений и советов. Мы отвечаем сдержанным ворчанием. На шлюпке кипит работа: одни нивелируют компас, другие ставят антенну. Эта антенна представляет собой примечательное явление — она из толстой медной проволоки, к тому же снабжена фарфоровыми изоляторами “высокого напряжения”. Это чудище необходимо поднять на мачту и укрепить растяжками, что не составило бы никакой проблемы, если бы у нас не было парусов. А теперь придется выбирать: грот или антенна. Ясно, что мы расстанемся с ней при первом серьезном испытании. Но сейчас мы готовы взвалить на борт все, что угодно.

В разгар суматохи кто-то протискивается к “Джу” и скороговоркой произносит: “Отплываем через полчаса!” В этот момент распределение сил следующее: по городу носятся несколько друзей в поисках лампочек для фонарика, кто-то побежал за только что отпечатанными (как выяснилось, неправильно) визитными карточками. В гостинице сидит целая армия родственников, которым до особого приглашения запрещено показываться возле лодки. А самое главное — Дончо отправился на склад за эпоксидной смолой (латать шлюпку на случай пробоины!).

В первое мгновение все остолбенели, но уже через секунду бросились врассыпную: кто за посланными в типографию, кто за родственниками в гостиницу. Я побежала к машине, чтобы ехать за Дончо. Но в последний момент столкнулась с ним на трапе. Дончо возвращался со склада с рулоном брезента и туго набитым мешком. Бросив все это в шлюпку, он пошел ставить печать на каких-то документах.

За несколько минут до отплытия все собрались на причале. Дождь припустил еще сильнее, и с высокого борта нам было видно целое море зонтов. Последние поручения: привезти зубы акулы. Советы мне: быть внимательной на Кубе, так как кубинки, по слухам, очень красивы.

Ревет гудок. Причал быстро уходит от нас, тонет за пеленой дождя. Едва мы добрались до нашей каюты, Дончо бросился на койку и уснул так, что его не могли потревожить завывающие в поднявшемся тумане гудки корабельных сирен.

А я не могу сомкнуть глаз. События всех последних дней роятся в голове, и я то и дело принимаюсь ходить из угла в угол каюты.

Дончо спит по 14 часов в день. Откуда у него это спокойствие? Ведет себя так, словно экспедиция уже позади. Я же едва могу заснуть на 3–4 часа, остальное время слоняюсь по всему кораблю. Два года у нас не было такой бездны свободного времени.

Единственное, что омрачает мои дни, это количество снаряжения. Каждое утро я прежде всего бегу посмотреть на лодку, и всякий раз мне кажется, что наш багаж еще увеличился за ночь. Возвращаюсь с одним и тем же вопросом: “Дончо, куда мы денем эту прорву вещей?” Он отводит глаза. А что ему еще остается, этому Плюшкину? Если ему подарят фикус, он и его возьмет в лодку. Наверное, испанский королевский двор не возил за собой такого количества барахла, когда переезжал из Мадрида в Эскуриал. Ничто не может поколебать железного принципа Дончо. Он утверждает, что единственный способ ничего не забыть — брать все, что попадет под руку.

Несколько раз я поднималась на мостик, и второй помощник показывал мне различные способы определения своего местонахождения. Я наносила курс на картах, измеряла высоту солнца, расспрашивала своего наставника обо всем на свете. Когда я похвасталась мужу приобретенными познаниями, Дончо заметил, что я буду первой женщиной в Софии, знающей свое место.

Иногда я заглядывала в радиорубку, чтобы потренироваться в морзянке. Рационалист Дончо делил время между сном и едой. К слову сказать, кормили нас так, будто нас ожидал многомесячный голод.

Все дни погода стояла сносная, временами даже показывалось солнце. Но за два дня до прихода в Гибралтар разыгрался десятибалльный шторм, и огромные волны начали заливать корму и перехлестывать через lt;Джу”. Всю ночь мы выскакивали посмотреть на шлюпку — она невозмутимо покоилась на своем месте. Утром мы еще раз осмотрели тросы и совсем успокоились. Но едва мы отошли к трапу, как огромная волна накрыла палубу, подхватила “Джу” и протащила ее несколько метров. Я невольно закричала. Сбежались люди, поднялась суматоха. Через несколько минут шлюпку закрепили доброй дюжиной тросов.

Этой ночью Дончо впервые не спал. Вставал проверить лодку по крайней мере раз пятнадцать. Но теперь провидение и тросы хранили “Джу”.

3 мая в середине дня мы увидели Гибралтар. Таможня, паспорта, формальности. Пока мы разбирались с портовыми властями, время стоянки “В. Априлова” истекло.

Теперь в качестве провожающих были мы. Корабль незаметно отделяется от пирса, мы неистово машем на прощание. Крики: “Счастливого плавания!”, “Увидимся на Кубе!”

Гибралтар, который очень красив и внушителен с моря, оказался тесным городишком, жители коего, кажется, только и заняты тем, что гоняют в своих машинах по кругу. Если стоять на месте, одна и та же машина промелькнет мимо вас три раза за десять минут…

Приятные, сердечные люди, гордые тем, что Гибралтар является стартовой площадкой для всех путешествующих через Атлантику.

Мы пришвартовались рядом с посудиной студента Франсуа, на которой он курсирует во время каникул между Гибралтаром и Танжером. Он так и не объяснил толком цель этих рейсов. По мнению Дончо, он перевозил гашиш и белых рабынь. Франсуа очень нравятся путешественники вроде нас. “Но переплывать океан на таком корыте и питаться этим?” — он кивает на украшающую рубку надпись “PLANKTON III” и пожимает плечами.

Укладываемся спать, но долго не можем заснуть — все кажется необычным, даже сам воздух пахнет морем, портом и еще чем-то экзотическим. Кругом слышатся приглушенные голоса на всех языках.

Едва светает, а Дончо уже на ногах. Похоже, он отказался от “пассажирского” режима.

Большинство соседей еще спят, но на некоторых яхтах уже варят кофе. Маленькие дети в ночных рубашках и пижамках бегают по палубам. На одном старом французском суденышке есть даже манеж из рыболовной сети. Видимо, кто-то из его обитателей только-только начинает ходить.

Первым делом мы должны приобрести водонепроницаемые костюмы. Затем нужно найти карту Гибралтарского пролива и пройти последний осмотр у доктора Пенчева, который должен вот-вот прибыть в Гибралтар. На главной улице, Майн-стрит, находим все, что нам нужно. Набиваем сумку разными мелочами: зубной пастой (может быть, окажется вкуснее нашей), тропическим мылом (которое отказывается пениться в морской воде), лекарством от морской болезни, кремом и т. п.

К вечеру появляется доктор Пенчев. Последние анализы крови, мочи, обмена веществ. Заполняем тесты. Прощальный ужин в китайском ресторане при свечах.

И только одного мы не успеваем: увидеть известных всему свету обезьян Гибралтара.

После долгих расспросов и обсуждений того, когда нам лучше всего отправляться, чтобы поймать самое удобное течение, выясняется, что наиболее подходящее время — 3 часа ночи.

Но ведь с нами группа Болгарского телевидения, которая должна заснять отплытие! А ночью темно даже в таком чудесном месте, как Гибралтар. Чего не сделаешь ради славы — решаем отправляться на следующий день в 11 часов.

И вот этот день наступил. 8 мая 1974 года. Последние объятия. Все мы чувствуем себя несколько скованными. Никто не знает, что сказать. Снимают не только наши, но и их коллеги из Гибралтарского телевидения.

Телевизионщики садятся в катер, чтобы проводить нас немного, а мы забираемся в нашу вызывающе оранжевую шлюпку, которая станет нашим домом бог весть на сколько месяцев. Четверть часа спустя катер поворачивает обратно.

Выкрикивают последние напутствия, но ни слова нельзя разобрать за треском мотора.