"Константин Вронский. Сибирский аллюр " - читать интересную книгу автора

еще немножко, хотя бы часок. Марьянка, дочушка!" Его словно льдом всего
сковало, он просто стоял и жалобно смотрел на Марьянку, на ее нежное личико.
Оно-то как раз и плыло перед глазами, словно в тумане. "Как же я долго до
нее добирался, Господи, - думал Лупин. - Как же долго... и вот теперь точно
помру. Сто раз надеялся на встречу, а сейчас упаду, как коняга загнанная.
Марьянушка, доченька!"
- Папенька... - прошептала она. Она не могла обнять его прилюдно, не
могла, ведь она же казак.
- Сердечко мое... - вяло шевельнул губами Лупин. И два эти слова
разогнали клочья тумана перед глазами, теперь он ясно видел перед собой
Марьянку, вновь оживал. Чудо за чудом! - Доченька! Ты прям казак сущий...
- Господи, откуда же ты взялся, папенька?
- А я все время ехал за тобой, все это время, - пробормотал Лупин. - Я
все время был рядом, Марьянушка. Ты никогда не была одна. Твой папенька все
время был поблизости, - он все еще не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и
кто б глянул на них со стороны, мог подумать, что это казачий паренек
изловил старика и зачем-то строго его допрашивает. Машков все еще совещался
с Ермаком, а других ватажников мало интересовал мальчишка, они были заняты
лошадьми.
- Всю дорогу... Ох, папенька! - глаза девушки наполнились слезами. Она
опустила голову и закусила губу. - А они мне сказывали, что умер ты.
- Кто ж сказал-то такое?
- Казаки. Я спросила их раз про старосту сельского, они смеяться
принялись и кричать: "Кто, кто? А этот, кого мы поджарили!". Как уж тут не
поверить? Сельцо наше сгорело, я была просто уверена, что ты погиб в
пламени. Я бы и сама сгорела заживо, если бы ему в голову не пришло
переодеть меня...
- Кому - ему?
- Да Машкову... Ивану Матвеевичу.
- Казаку?
- Правой руке Ермака.
- Этот кровопивец спас тебя? - Лупин запустил пятерню в спутанные
волосы. - Что он с тобой сделал, дочушка? О господи, что?
- Да ничего он со мной не сделал. Он жизнь мне спас.
- И не... - напряженным тоном спросил Александр Григорьевич.
- И не, папенька.
- Как же так, - Лупин огляделся по сторонам. Кажется, на них никто и
глазом не повел. - Мы можем бежать. Когда стемнеет, - глянул на Каму. День
умирал, рождалось уже на горизонте вечернее зарево. Земля становилась мягче,
заливала ее солнечная лава, как в первый день творения, когда Господь играл
своим созданием - солнцем.
- Беги, давай, быстрей, - приказал Лупин.
- Что, папенька?
- Беги. За ночь мы далеко уйдем... Ермаку дальше в путь надобно, погоню
он посылать не станет. Мы сможем сбежать, Марьянушка.
Марьянка глядела вдаль, на лошадей, на огни лагерных костров. Как же
тяжко-то признаться отцу в том, что он напрасно тратил силы, напрасно
пытался спасти ее! Как же тяжко достучаться, чтоб постиг человек - есть в
мире нечто большее, чем Новое Опочково, и что жизнь может быть исполнена
тоски по просторам неизвестного!