"Владимир Возовиков. Море вернет янтарь" - читать интересную книгу автора

сердца.
Но она все так же протягивала ожерелье. Он подставил ладонь - в нее со
стеклянным шорохом пролился холодок камней; сейчас они были темными, как
осенний горизонт над морем, как поблескивающие в сумраке глаза Дали.
- Ну что ж, придется вернуть морю. Не возить же в самолете -
малоподходящий талисман для военного транспортника.
Девушка слабо ойкнула, когда он коротким взмахом забросил ожерелье в
море, нить лопнула, и было слышно, как просыпалась в воду дробь камней.
- Зачем же вы... так? Ох какой вы!.. Простите, я ведь правда... не
могла взять.
- Это вы меня простите, Даля, - первый раз тогда он произнес ее имя
вслух и захотелось повторить. - Я поступил несерьезно, но вы не сердитесь,
Даля.
Неловкость оставила их не сразу, шли молча, уже повернули в освещенный
переулок, спускающийся к морскому пляжу, когда она спросила:
- Это правда?
- Что правда?
- Правда, что вам... дарить было некому?
- Но вы же видели, я пытался подарить. И убедился - некому.
Она остановилась, помолчала минуту, чертя носком туфли по песку, и
вдруг прямо глянула на Соколова:
- Хотите, я вас буду ждать? Каждое утро на берегу... Долго-долго буду
ждать, пока снова не прилетите... Я люблю ждать...
Он готов был усмехнуться и ответить, что ждать совсем непросто, что
детские игры уже не для него, но, как-то разом отмякнув, не посмел разрушить
ее игру в самом начало, тем более что игра эта ни к чему не обязывала обоих.
- Только вы обещайте... прийти сюда, если к нам опять прилетите.
Обещаете?
- Обещаю.
- Значит, я буду ждать...
Когда прощаешься с детством и сказки уходят, хочется их придумывать
заново, самому. Но придумываются они на старый лад, поэтому, наверное, не
сбываются. Так он подумал, обещая когда-нибудь снова прийти на тот берег.
Прощаясь, девушка весело сказала:
- Море вернет... ваше ожерелье. По камешку вернет. Только надо
приходить на берег рано-рано... Помните Далю.
...Весь следующий день экипаж проторчал на аэродроме, ночевал в
аэродромной гостинице, даже штурмана Соколов не отпустил, потому что вылет
предстоял ранний. В небо поднимали машину, едва забрезжило. Самолет брил
вздыбленную гриву зари, тяжело и ровно неся в рассветном небе свою темную
китовую тушу, и штурман, склоняясь над полетной картой, бесконечно мурлыкал
недавно переданную по "Маяку" песенку: "Приходи на свиданье, я томлюсь в
ожиданье", - весело поглядывая на пилотов. Нимбы винтов за кабиной, отражая
алый блеск зари, казалось, пытались нагнать Соколова, открыть в своем
зеркальном свечении едва уловимый образ, и он время от времени косился
назад.
- Чего оглядываешься, командир? - неожиданно спросил штурман, подмигнув
Алешкину. - Или в гостях понравилось?
- А тебе?
- Мне дома лучше. Вам, холостякам вольным, везде дом родной, у меня же