"Владимир Возовиков. Четырнадцатый костер" - читать интересную книгу автора

- Знаешь, косоглазый, когда попадаться, - усмехнулся Захар. - Как
откроется охота на зайца, махнем в степи, а?..
Мы не шевелились, и заяц оставался неподвижным, пока не грохнуло в
духстах метрах от берега. Зверек вздрогнул, торопливо поскакал в ближнюю
чащу.
Мы вскочили и услышали ручьистый затухающий ропот тетеревиных крыльев.
Ударил дуплет. Сразу пришла на память жалоба начальника местного приписного
хозяйства: минувшей осенью, под шумок охоты на пролетную дичь, браконьеры
очистили остров, и пришлось по весне заново выпускать в заказник зверей и
птиц. Нам стало понятно, что за "охота" шла на острове, и накатил гнев.
Есть в нашем деле особенные законы, продиктованные этикой и
человеческим благородством; для настоящего охотника такие законы святы.
Однажды я видел охотников, возвративших лицензию, полученную ими в
награду за многолетние труды. Три дня без отдыха преследовали они
великолепного лося, а когда настигли, ни один не поднял ружья, потому что
собаки загнали зверя в топь и его пришлось спасать. Это никого не удивило, а
начальник хозяйства, закрывая лицензию, только сказал: "В другой раз будете
осмотрительнее".
...Некуда убежать с небольшого острова косулям и зайцам, широкая полоса
воды отпугивала и короткокрылых серых куропаток - новоселов сибирских полей,
которых мы берегли и подкармливали в зимнюю пору особенно заботливо. Сколько
бы ни металась дичь из конца в конец острова, ей не было спасения от
браконьерских ружей.
Мой товарищ Захар, стеснительный, благодушный мечтатель Захар, ругался
последними словами, наматывая не досушенные у костра портянки, а я уже
мчался на выстрелы. За частым низким осинником проглянула длинная поляна,
стайка куропаток шумно сорвалась с нее. Я задрал голову, провожая глазами
птиц, и снова грохнуло в зарослях, дробь защелкала по ближним кустам, по
моей кожаной куртке. Белоснежный ком, шурша палыми листьями, выкатился на
поляну из осинника. Это был крупный, по-зимнему выцветший беляк. Он
поминутно тыкался окровавленной мордочкой в траву, похрипывал, заваливаясь
на бок, судорожно суча лапами, вскакивал и после двух-трех прыжков снова
опрокидывался... Следом проломил кусты верзила лет тридцати в распахнутой
ватной куртке, в стеганых штанах и высоких охотничьих сапогах. Он с
торжествующим криком бросился к подранку и вместо того, чтобы добить
выстрелом, упал грудью на вскрикнувшего зверька. Заяц вывернулся, и тогда он
начал молотить его ружейным прикладом, исступленно выкрикивая: "А-ах, гад!..
А-ах, гад!.." Из-под судорожно дергающихся заячьих лап летели белый пух и
желтые листья.
Передо мной был явно малоопытный браконьер, осатаневший от первой
удачи, боящийся только одного - как бы попавшая в руки добыча снова не
выскользнула, забывший даже о том, что применять ружье вместо дубинки, -
значит, ставить да карту и собственную жизнь. Впрочем, он мог и не знать о
существовании "охотминимума", о том, что опасно не только стрелять в кустах
ниже человеческого роста, размахивать ружьем, но и подставляться под удар
задней когтистой лапы обыкновенного зайца - этот удар способен вывернуть
челюсть, распороть легкую одежду, а заодно и живот...
Да простится мне та злая минута, но я пожелал, чтобы заяц отомстил за
себя. Однако он уже вытянул лапы, и победитель, торжествуя, поднял его за
уши. За осинником снова прогремело, кто-то кого-то звал "тащить козу". Средь