"Владимир Возовиков. Четырнадцатый костер" - читать интересную книгу автора

Перед самой первой в моей жизни охотой довелось мне услышать совсем
иное напутствие, и, вопреки приметам, мне все же чаще везло потом. Да только
трофеи не приносили радости - за каждым из них следовала какая-нибудь
грустная история. В иные дни, когда очень уж везло, рука моя не раз посылала
ружейный заряд мимо цели, но опять же говорят: умышленно стрелять мимо на
охоте, - значит, обманывать себя самого, но не охотничье счастье. Наверное,
в ту давнюю ночь, когда услышал слова: "Удачи тебе, парень", - я не должен
был нарушать старой приметы и брать ружье в руки или уж выстрелил бы в
пустое небо - но кто же в четырнадцать лет думает о приметах?!

КРАСНАЯ КАПЛЯ НА БЕЛОМ ЦВЕТКЕ

Это происходило лет за двадцать до нашего хоперского путешествия на
маленькой речке Барнаулке, текущей посреди одного из трех знаменитых
ленточных боров на Алтае. За прошедшие годы много воды утекло в Барнаулке,
так много, что высохли на ней старые пруды, заросли бурьяном, осели,
разрушились, почти исчезнув с лица земли, плотины колхозных мельниц,
стоявших на лесной речке, считай, через каждый десяток верст. В засушливые
годы она кажется ручейком, в пойме ее пасутся коровы, и желтоватая вода
попахивает стойлом. Однако бор, в меру оберегаемый людьми, все еще храпит
речку живой, и пока он стоит, коровам ее, конечно, не выпить и не затоптать.
Эта речка дала бору жизнь - она намыла посреди черноземной алтайской степи
огромную песчаную лепту в те неведомые времена, когда уходили на север
грозные ледники, очищая землю для новой жизни. Теперь трудно сказать, как он
выглядел в первозданном виде, сосновый бор, выросший на песках Барнаулки,
только нынче ему все труднее беречь и речку, и окрестные хлебные степи от
знойных казахстанских ветров - во многих местах он уже просвечивает
насквозь, нет в нем той шири и густоты, которая помнится еще и мне. Да, люди
охраняют бор, но, если дома в селах по-прежнему строятся из дерева, а печи в
долгие сибирские зимы топят дровами, охранять ближние леса непросто.
...Тот мельничный пруд на лесной речке считался едва ли не самым
большим и отдаленным - на десяток верст кругом ни одного жилого строения,
кроме домика мельника. Мельница была отменной, и жернова ее редко отдыхали.
Слава мастера-мельника заставляла колхозников трястись с тяжелыми возами по
сосновым корням на песчаных лесных дорогах - не за красотами же они
отправлялись в такую даль. А красоты там были особенные, даже по сибирским
понятиям.
Низину трехкилометровой ширины посреди соснового бора заполняла вода
Барнаулки. Далеко за горизонт простирался пруд, вверх по течению постепенно
мелея, но у самой плотины глубина достигала десятка метров - для мельничного
пруда все равно, что Марианская впадина для Тихого океана. Мне в ту пору
заросшее водное пространство казалось бесконечными джунглями. Да это и были
джунгли, покрытые камышовым и тростниковым лесом, с лабиринтом проток,
бесчисленными окнами отстоявшейся кристальной воды, "полянами" ряски,
множеством твердых и плавучих островков, испещренных набродами уток, лысух,
куликов, болотных курочек, выпей, водяных крыс и выдр. Здесь водились
невиданных размеров пятнистые щуки, серебряные караси, не умещавшиеся на
большой деревенской сковородке, лини, которых, опуская в чугун для ухи,
приходилось рубить на части. Тут на зорях били громадные окуни с красными,
как кровь, перьями, и у самой плотины жадно хватали крючок "окушки", зеленые