"Арсений Васильевич Ворожейкин. Над Курской дугой ("Истребители" #2) " - читать интересную книгу автора

игнорировал разумные сигналы о готовящемся нападении на СССР, необоснованно
отвергал предложения военных руководителей о приведении войск в боевую
готовность. И уже с первых дней войны каждый советский человек почувствовал
тяжкие последствия этого произвола, хотя в ту пору никто из нас и не думал,
что причины неудач на фронте кроются прежде всего в порочных методах
руководства, насаждавшихся Сталиным.

* * *

Тяжелые вести шли с фронта. В душу все больше и больше вкрадывалась
тревога за ход войны.
19 июля стоял на редкость жаркий безоблачный день. Я отправлял жену с
маленькой дочкой в деревню к моей матери, в Горьковскую область.
Мы старательно упаковывали все наше небогатое имущество. Мое внимание
привлекла беличья шуба жены. Вещи имеют свойство восстанавливать в памяти
дела давно минувших дней: в этой шубе жена провожала меня на Халхин-Гол в
1939 году; в ней встречала и провожала в Москве на Казанском вокзале, когда
я ехал из Монголии на Карельский перешеек. Теперь эта вещь, воскресив в
памяти две войны, которые для меня кончились благополучно, невольно вызывала
какое-то безотчетное уважение и утешительную надежду. Я попросил Валю надеть
шубу.
Жена поняла меня.
Молча смотрели в лицо друг другу и, наверное, думали одно: доведется ли
встретиться после третьей войны?
Когда все было уложено и упаковано, мы в ожидании машины присели на
сундук с вещами и болтали о разных пустяках, хотя мысли были далеки от них.
Качая на руках дочку, я говорил:
- А ведь мы тебя, детка, чуть было не назвали Майей.
- Это твой Сережа Петухов посоветовал.
- А чем плохо - Майечка? Только вот под старость никак не годится:
старушка - и вдруг Майя!
- А помнишь, как вы низко пролетали над роддомом в день парада? Я вам
из окна рукой махала.
- Такие вещи, Валечка, не забываются. - И перед моими глазами, подобно
кадрам из кинофильма, промелькнули события тех дней: весть о рождении дочки,
парад, большие радости. Теперь вместе с отъездом Вали все это как бы
удалялось, уходило из жизни. Война воспринималась сейчас не просто злом,
приносящим несчастье всем народам, но и злом, угрожающим моей семье, моему
ребенку. От этого сознательная ненависть к врагу как-то перешла в страстную
потребность борьбы во имя собственного счастья. Глядя на дочку, я серьезно,
точно взрослому человеку, пообещал:
- Вот, Верочка, вырастешь, и мы расскажем тебе, как сотня самолетов
приветствовала твое рождение!
За окном засигналила машина.
Поехали на вокзал... Прощай, жена, прощай, дочка! Надолго ли? Или,
может, навсегда?!
Поезд тронулся. Меня охватило такое ощущение, будто я последний раз
вижу дорогие, родные лица... Грусть, тоскливая, тяжелая, перемешанная с
какой-то щемящей болью внутри, холодила сердце, и я еще сильнее машу рукой
вслед уплывающему окну вагона, из которого жена и две ее подруги - Аня