"Андрей Воронин. Умереть, чтобы воскреснуть ("Слепой")" - читать интересную книгу автора

расслабился. Смотрел, как и все остальные, на портовые огни - их отсветы
колебались на воде и казались лесом свай, поддерживающих сушу.
Он стоял рядом с англоязычной парой средних лет. Решил поделиться с
ними хорошим настроем в преддверии скорой встречи с Родиной, с заснеженными
улицами и площадями Москвы.
- Шторма не предвидится? - с дружеской улыбкой пошутил он на хорошем
английском.
Но пара не считала нужным даже на словах проявлять солидарность
цивилизованных людей, оказавшихся вдали от дома. Женщина молча смерила
Пашутинского недоуменным взглядом. Ее спутник из чистой вежливости ответил:
"Конечно". При этом на "попутчика ему было явно плевать, он просто считал
нужным сам перед собой соответствовать своим представлениям о вежливости.
Пашутинский чуть не задохнулся от обиды. "Да пошли вы... Да кто вы
такие? Да я вас всех..." - вертелось у него на языке. "Братание" с белыми
туристами моментально прекратилось. Хотелось обматерить их скопом. Он бы
сделал это, если бы не находился на задании.
В отместку англоговорящей паре и остальным европейцам на палубе он
закурил. "Теперь это у вас не принято в общественных местах, не
политкорректно? А у меня подышите, схаваете", - злорадно подумал он.
Пашутинский жаждал услышать от кого-нибудь замечание. Он бы просто
промолчал в ответ, даже не оттопырил бы презрительно губу. Посмотрел бы
холодно-недоуменно, как эта англоговорящая сучка.
Берег с его огнями остался вдалеке и померк.
К легкому нефтяному запаху моря добавился еще один, не менее противный.
Будто тухлая рыба всплыла на поверхность и катер быстро расшвыривал ее,
разрезая черную ночную воду. Большинство пассажиров спустились в крытое
помещение с деревянными скамьями, похожее на вагон электрички. Владимир
последовал за ними.
Руки его были свободны, чемоданы лежали в багажном отделении. В кармане
остался паспорт, выданный в Москве на имя жителя Махачкалы Руслана
Арсанукаева. В ФСБ предпочли дагестанскую фамилию - в случае чего вызовет в
Катаре меньше подозрений, чем русская. Володя считал это лишней
перестраховкой: никто в Катаре не слышал про дыру под названием Махачкала, и
любой человек с российским паспортом для них по определению русский. Они
даже чеченцев считают просто мусульманами из России.
Подмывало закурить и здесь, в "вагоне". Но злость уже прошла, и
Пашутинский легко поборол это искушение. До самого Абу-Даби ничего
примечательного не происходило. Сойдя на берег, он взял такси до аэропорта.
Столица Объединенных Эмиратов так же сияла огнями и рекламами, как Доха.
И оставила Пашутинского столь же равнодушным.
Он даже закрыл глаза, абсолютно не интересуясь мешаниной из мечетей,
небоскребов, роскошных торговых центров.
Представил себе, как завтра будет хлестать себя в баньке березовым
веничком, как сиганет потом в прорубь, как дернет сто пятьдесят и закусит
селедочкой с промасленным кольцом репчатого лука. Резидента из него никогда
не выйдет, он не в состоянии десятилетиями жить вдали от Родины.
В отличие от многих сослуживцев Пашутинский не был суеверным человеком.
Веденеев никогда бы не представил заранее свое возвращение и отдых.
Володя считал это пустяковыми предрассудками вроде избегания числа
тринадцать и черных кошек.