"Андрей Воронин. Проводник смерти" - читать интересную книгу автора

рабочей одежды зеленые бумажки. В конце концов он стал напоминать себе
огромный дуб, гордо возвышающийся посреди поля - дуб, сгнивший изнутри, но
продолжающий шелестеть кроной в ожидании порыва ветра, который его повалит.
Это было мучительное чувство раздвоения, и он почти обрадовался, когда
сереньким воскресным утром его старинный приятель Валера Кораблев, уже
четыре года державший ломбард на Петрозаводской, отставив в сторону
полупустую кружку пива и ловко распатронивая вяленого леща, вдруг негромко
сказал, глядя куда-то в сторону:
- Пропадаешь, братуха. Пропадаешь ни за что!
- Чего? - переспросил он, не донеся до губ свою кружку. - С чего это
ты взял, что я пропадаю?
- Я же не слепой, - ответил Кораблев, с хрустом сдирая с леща кожу. -
Да и ты не первый, кто от своей великой честности по миру идет.
Тот, кого через пару месяцев растерянные сыскари окрестили Мухой,
поставил кружку на стол, так и не сделав глоток. Он полез в карман, выложил
на столик мятую пачку "примы" и закурил, щурясь от дыма и с интересом
разглядывая Кораблева. К столику, шаркая по бетону подошвами рваных
растоптанных ботинок и кривя небритую рожу, приблизился бомж Ванюша,
намереваясь разжиться глотком пивка и чинариком, а то и целой сигаретой.
- Отвали, - не оборачиваясь, сказал бомжу Кораблев. - Не мешай
разговаривать. Придешь позже.
Ванюша покорно зашаркал к другому столику. Глядя, как Кораблев
деловито расправляется с лещом, человек, которому в ближайшее время
предстояло стать Мухой, глубоко затянулся сигаретой и сказал:
- Интересно. А ты, значит, решил меня спасти.
- Угу, - невнятно промычал Кораблев, погружая в кружку свой короткий,
нахально вздернутый нос, под которым топорщились жесткие щетинистые усы. -
Жалко же смотреть, - продолжал он, вытирая пену с усов. - Бьешься, как рыба
об лед, а вокруг деньжищ немеряно.
Муха проводил взглядом проехавший мимо пивного ларька "мерседес" с
тонированными стеклами. Ему невольно вспомнилось выражение лица дочери,
когда она садилась в его проржавевшую до дыр "копейку", и его твердые, как
стальные стержни, и гибкие, как щупальца осьминога, пальцы крепче стиснули
ручку пивной кружки.
Внимательно наблюдавший за ним Кораблев незаметно ухмыльнулся в усы.
Он не ошибся в расчетах: его приятель, судя по всему, давно готов был к
"употреблению".
- Вот послушай, - снова заговорил Кораблев, отодвигая в сторону
полупустой бокал. - Посмотри на себя. Ты же уникум, равных тебе - считанные
единицы, а что ты с этого имеешь? Я понимаю, конечно: честность,
законопослушание, принципы там всякие... Но ты мне скажи: должен талант
вознаграждаться? Нет, погоди, молчи. Того, что ты собираешься сказать, уже
даже по радио не говорят и в детских книжках не пишут. Кто у нас сейчас
бедный? Тот, кто зарабатывать не умеет или не хочет. Ты со своими
способностями мог бы грести бабки лопатой, а существуешь на оклад. Значит,
что же - не хочешь? Поверить в это не могу. Чтобы умный, талантливый,
молодой мужик не хотел жить по-человечески - да быть такого не может!
Налетевший из-за угла порыв ветра захлопал отсыревшими парусиновыми
зонтиками и смахнул со столика несколько обрывков сухой рыбьей кожи.
Кораблев вдруг странно изогнулся, сморщился от усилия и выудил из-под