"Андрей Воронин. Проводник смерти" - читать интересную книгу автора

гимнастов.., кто там еще подходит по профессии?
- Монтажники-высотники, - с невозмутимым видом подсказал неисправимый
Амелин, которого, казалось, не мог по-настоящему огорчить даже уход жены.
- Монтаж.., тьфу на тебя! Шуточки ему...
- Да какие уж тут шуточки, - внезапно помрачнел майор. - Это ведь еще
не все.
- Так, - обреченно сказал Сорокин. - Есть свежие новости?
- Сообщение поступило полчаса назад. На этот раз он отметился возле
Белорусского вокзала. Группа из райотдела уже на месте, так что вам туда
ехать незачем...
- Да я и не собирался. Что же мне, за каждым домушником по Москве
гоняться?
- Видите ли, товарищ полковник... На этот раз на месте преступления
остался труп.

Глава 2

До некоторых пор все было предельно просто и ясно.
Человек, которого какой-то острослов в милицейских погонах уже успел
окрестить "Мухой", никого не убивал и убивать не собирался - у него не было
ни склонности к мокрым делам, ни каких бы то ни было причин ими заниматься.
Это вовсе не означало, что он пацифист по натуре.
В свое время этот гибкий, несмотря на возраст, невысокий, но
пропорционально сложенный мужчина с твердыми, как железо, но удивительно
подвижными пальцами отправил к Аллаху немало правоверных бородачей, но
тогда на нем была военная форма, и никто (кроме, разумеется, все тех же
пацифистов) не считал его поведение зазорным. Благодарная Родина прицепила
ему на грудь парочку медалей и орден Красной Звезды, а бородатый
корреспондент столичной газеты, которого на подступах к лагерю чуть не
шлепнул часовой, принявший его за "духа", накатал о его подвигах
восторженную статью, впоследствии изрубленную в капусту, а после и вовсе
запрещенную военной цензурой. Муха, которого в то время еще никто так не
называл, не обиделся.
Он вообще редко обижался, а уж обижаться на военную цензуру или, того
чище, на Родину полагал делом абсолютно бессмысленным.
Разговоры об "афганском синдроме" и "потерянном поколении" казались
ему пустой болтовней - сам он не чувствовал себя ни полусвихнувшимся боевым
роботом, ни потерявшим смысл жизни персонажем романов Ремарка. У него была
его работа, при нем было его мастерство, его хобби, его, если угодно,
талант.
К тридцати пяти годам он начал понимать, что вершина его жизни
пройдена, и все, что ему осталось - это движение под уклон. Это было
неприятное открытие, которое рано или поздно делает любой человек. В его
случае положение усугублялось хроническим безденежьем и тем
обстоятельством, что его жена и дочь стали все чаще выражать недовольство
по поводу его жизненного кредо - "бедный, но честный". Им было глубоко
наплевать на его честность. Да и не только им. Вокруг крали все подряд,
почти не скрываясь, раздуваясь от жира и спеси, и очень часто те, кому он
по роду своей деятельности оказывал помощь, вместо простых слов
благодарности со снисходительным видом совали в нагрудный кармашек его