"Андрей Воронин. Отражение удара ("Инструктор ГРУ") " - читать интересную книгу автора

Опомнись. Если можешь, ответь".
Сергей Дмитриевич перечитал написанное, удовлетворенно кивнул и
подписался: "Шинкарев".
- Вот так, - тихо пробормотал он, сворачивая письмо и пряча его в
карман. - Если получу ответ, можно смело идти сдаваться в психушку.
Посмотрев на висевшие над столом часы, он встал и вышел из комнаты: у
него еще оставалось время на то, чтобы на скорую руку перекусить.
Направляясь к буфету, он испытывал удовлетворение, словно наконец сделал
что-то важное и необходимое.
Когда он вернулся, жены уже не было дома - ушла на работу, оставив
коротенькую записку: "Шинкарев, не скучай. Еда в холодильнике. Буду
поздно. Ты свиненок, потому что я из-за тебя проспала до десяти. Почему не
разбудил? Я соскучилась. А."
Сергей Дмитриевич равнодушно скомкал записку и выбросил в мусорное
ведро. Ему подумалось, что сегодня просто какой-то день письма или что-то
в этом роде - всех тянет поупражняться в эпистолярном жанре.
Он вывалил на сковородку немного картофельного пюре, разбил сверху
два яйца и поставил на огонь. В глубине холодильника стояла банка с
остатками томатного сока.
Есть не хотелось. Честно говоря, хотелось напиться, чтобы перестать,
наконец, думать.
Выложив еду на тарелку и прихватив стакан с соком, он прошел в
гостиную и расположился в кресле напротив телевизора. Он включил ящик и
стал есть, держа тарелку на коленях и бездумно глядя в экран.
По телевизору шел какой-то документальный детектив. Впрочем, это
могла быть передача "Человек и закон" или еще что-нибудь в этом же роде -
Шинкарев не застал начала и ни капли об этом не жалел. Какая разница? Все
равно смотреть передачу про чужие преступления лучше, чем сидеть в пустой
квартире и думать о своих собственных, Показывали какого-то субъекта,
который, как понял Сергей Дмитриевич, специализировался на том, что
выделывал кожи. Сырье для своего промысла он добывал, свежуя подростков в
возрасте от десяти до пятнадцати лет, предпочитая при этом мальчиков.
- Привет, коллега, - с набитым ртом сказал ему Шинкарев. - На твоем
месте мог бы быть я.
Субъект ничего не ответил Сергею Дмитриевичу. Он был худой, с
нездоровым цветом лица и рыхлой кожей и говорил монотонно, словно против
собственной воли произносил заученный текст.
- А шкура у тебя дерьмовая, - нарочито развязно и грубо заметил
Сергей Дмитриевич. - Я бы ее выделывать не стал. Ты же псих, приятель,
разве нет? Мы с тобой оба психи.
- Самое страшное? - вяло переспросил этот кожевенник, отвечая,
видимо, на вопрос журналиста, которого Сергей Дмитриевич не расслышал за
собственной тирадой. - Самое страшное в таких, как я, это то, что мы
обычные люди. У нас нет клыков и когтей, мы ничем не выделяемся из
толпы... - Он вдруг улыбнулся - мягко, застенчиво, словно признавался в
милых детских шалостях. - Мы живем среди вас, и мы можем появиться где
угодно.., буквально где угодно. В любое время. И никто не узнает, что
перед ним маньяк, пока не станет поздно. Обыкновенность, понимаете? Вы нас
не замечаете, а мы живем среди вас, и нас больше, чем вы думаете.
- Среди вас, - повторил Сергей Дмитриевич. Аппетит у него пропал