"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

вышел. Я догнал его за углом амбара.
- Смотри там за всем, я скоро! - сказал я.
- Да ладно! - свирепо прошептал он. - Гляди только, не подхвати
чего-нибудь в тряпочку...
Я постоял, борясь с желанием идти во взвод, чтобы как-нибудь нечаянно
не потерять то хорошее и праздничное чувство, которое поселилось уже в моем
сердце, но потом все же повернул назад, к амбару. Внутрь я не пошел. Я
заглянул в дверь и сказал:
- Я вас провожу, хорошо?
- Так я же не одна хожу, - песенно, как в первый раз, сказала
кладовщица, пряча почему-то руку за спину.
- Ас кем? - спросил я.
- С фонарем.
Я не хотел, чтобы она шла с фонарем. Он был третий лишний, как Васюков,
и я сказал:
- С фонарем нельзя теперь. Село на военном положении...
В темноте мы долго запирали амбар, - петля запора не налезала на
какую-то скобу, и мне надо было нажимать плечом на дверь. Наши руки
сталкивались и разлетались, как голуби, и, поскользнувшись, я схватился за
концы ее шали. Мы оказались лицом к лицу, и я смутно увидел ее глаза -
испуганные, недоуменные и любопытные. В глаз и поцеловал я ее. Она
отшатнулась и прикрыла этот глаз ладонью.
- Я нечаянно. Ей-богу! - искренне сказал я. - Вам очень больно?
- Да не-ет, - протянула она шепотом. - Сейчас пройдет.
- Подождите... Дайте я сам, - едва ли понимая смысл своих слов, сказал
я.
- Что? - спросила она, отняв ладонь от глаза. Тогда я обнял ее и
поцеловал в раскрытые, ползущие в сторону девичьи губы. Они были прохладные,
упругобезответные, и я ощутил на своих губах клейкую пудру сахара.
Странное, волнующее и какое-то обрадованно-преданное и поощряющее
чувство испытывал я в тот момент от этого сахарного вкуса ее губ. Я
недоумевал, когда же она успела попробовать сахар, и было радостно, что
сахар этот был моим подарком, и мне хотелось сказать ей спасибо за то, что
она попробовала его украдкой... Я думал об этом, насильно целуя ее и
чувствуя слабеющую силу ее рук, упершихся мне в грудь. О том, что она
заплакала, я догадался по вздрагивающим плечам, - лицо ее было в моей
власти, но я его не видел, и испугался, и стал умолять простить меня и
гладить ее голову обеими руками.
- Я хороший! - убежденно, почти зло сказал я. - У меня никогда никого
не было... Вот увидишь потом сама!
Что и как могла она увидеть потом, я до сих пор не знаю и сам, но я
говорил правду, и видно, она ее услышала, потому что перестала плакать.
- Я больше не прикоснусь к тебе пальцем! - верующе сказал я. Она
подняла ко мне лицо, держа сцепленные руки на груди, и с укором сказала:
- Хоть бы узнали сначала, как меня зовут!
- Машей, - сказал я.
- Мари-инкой, - протяжно произнесла она, а я качнулся к ней и закрыл ее
рот своими губами. Я чувствовал, что вот-вот упаду, и вдруг блаженно
обессилел; я куда-то падал, летел, и мне не хватало воздуха. Я разнял свои
руки и прислонился к стене амбара, а Маринка кинулась прочь.