"Константин Воробьев. Это мы, господи!.." - читать интересную книгу автора

дорогу. Погрузка проходила быстро. Немец отсчитывал десять пятерок и
подводил их к вагону. В дверях сразу же создавалась пробка. Каждый стремился
залезть в вагон не последним, ибо из пятидесяти человек двенадцати придется
стоять за неимением места. Пятидесятку Сергея немец подвел к французскому
вагону. Это были очень практичные и удобные вагоны для перевозки мертвых
грузов и братские гробы для пленных. Герметически закупоренные, без окон,
обитые изнутри жестью, эти вагоны были настоящей тюремной камерой,
уничтожающие малейшую возможность побега.
- Кажется, все! - покачал головой Николаев.
- Нет. Остановки.
- Не выпустят...
- Тогда... тогда останется последняя возможность - вот! - указал Сергей
на железную петлю, вбитую в стенку вагона. Николаев долго не отрывал глаз от
этой петли.
Поезд с места набрал скорость и около пяти часов не останавливался,
убаюкивая разомлевших от нестерпимой жары людей. Никто не имел ни малейшего
представления, куда идет состав и на какой станции остановился сейчас.
Разразившаяся ночью гроза охладила вагон, дышать стало несколько легче.
Когда в узкие, словно прорезанные осокой, щели дверей вагона просочилась
молочная сыворотка рассвета, поезд, ухнув, вновь помчался вперед. За вторые
сутки пути еще ни разу не открыли двери вагона. Душный смрад висел в
воздухе, дышали через рот, чтобы не чувствовать вони. Первые сутки без воды.
Вторые. Третьи. Утро четвертого дня. Грузный майор Величко, подложив под
голову каску, служившую ему ранее котелком, не шевелился и не стонал вот уже
несколько часов. А к вечеру четвертого дня пути, пронзительно завизжав,
стали открываться двери вагонов. Хлынувший поток света и свежего воздуха
ошеломил всех. Люди лежали, не двигаясь и ничего не желая.
- Раус, раус! {Вон, вон} - вопили немцы.
От истощения пергаментной бумагой шелестели перепонки ушей, носом
нельзя было дышать - шумом и треском наполнялась голова. Взяв за руки один
другого, Сергей и Николаев вылезли из вагона. Ноги не держали, и Сергей
опустился на рельс. Вокруг выгружаемых пленных собралась толпа зевак в
гражданских одеждах. Слышался непонятный и смешной выговор чужого языка.
Сергей с трудом поднял голову на фасад ближайшего здания. Жирной чернотой
оттуда брызнуло слово из нерусских букв. "Каунас", - разобрал Сергей...
По городу шли медленно, нестройно. Завернутые в коверкот туши мяса
немецких колонизаторов торжественно и самодовольно пялили лорнеты на серую
муть лиц пленных. Было интересно и странно видеть толпы гуляющих людей и еще
непонятней воображать, что эти вот люди спят у себя в квартирах, ложась и
вставая когда им вздумается, что они вдосталь имеют пищу и сами могут брать
ее из шкафов... Странным казался и этот город с узенькими уличками и
кафельными шпилеобразными крышами приземистых домиков.
Медленно и молча продефилировала партия пленных командиров по центру
города. Было воскресенье, и острые шпили костелов начинивали воздух медными
вздохами колоколов. Теперь шли уже по тесным уличкам предместья Каунаса. Из
приусадебных садиков пахло прелой морковью и увядшими лопухами.
- Яаки! - не закрывая губ, произнес Николаев.
Сергей повернул голову, и глаза его скользнули по бледно-розовым
гирляндам яблок.
- Да, яблоки...