"Константин Воробьев. Это мы, господи!.." - читать интересную книгу автора

- Болит?
А сам думает: "Уже бредит, помрет..."
- Я не сошел с ума, капитан, - говорит Сергей, - но я до смерти хочу
есть... противное желание!
- У тебя кровь идет и какая-то зелень. Есть нельзя.
- Есть "не есть"! - пробует шутить Сергей.
Стоит поезд. Вторая ночь! Хрипят, задыхаясь, пленные, льнут
воспаленными лбами к железным обручам вагона. Лишь на рассвете третьего дня,
дрогнув, дернулся состав, и на рассвете же Сергей не выдержал и съел сразу
две пайки хлеба. "Все равно умру, так лучше наевшись", - решил он. А часа
через два в животе начались жуткие рези. Корчится Сергей, задевая ногами
лежащих, до крови кусает губы, стараясь не закричать. Выступили на его лбу
росинки пота, и откуда взялись - бог весть! Вытащил из-за голенища ржавую
корявистую ложку капитан и, наклонившись к Сергею, приказал:
- Разевай рот!
Полностью засадил Сергей ложку в горло. Рвутся наружу внутренности,
наизнанку выворачивается желудок.
- Больше в тебе нет ничего, - успокоил Сергея капитан.
Чувствовал Сергей и сам невольную иронию в словах Николаева. Теперь в
нем и впрямь слишком мало чего осталось... Нет, не так! Ты не прав, капитан!
То, что там есть, в самой глубине души, не вырыгнул с блевотиной Сергей. Это
самое "то" можно вырвать, но только цепкими когтями смерти. Иным путем
нельзя отделить "то" от этого долговязого скелета, обтянутого сухой желтой
кожей. Только "то" и помогает переставлять ноги по лагерной грязи, только
оно в состоянии превозмогать бешеное чувство злобы, желание вспыхнуть на
минуту и испепелить в своем пламени расплывчатое пятно, маячащее перед
помутившимися глазами, завернутое в зеленое, чужое... Оно заставляет тело
терпеть до израсходования последней кровинки, оно требует беречь его, не
замарав и не испаскудив ничем! "Терпи и береги меня! - приказывает оно. - Мы
еще дадим себя почувствовать!.."
- Нет, капитан, во мне осталось все, что было! - со злобой отвечает
Сергей.
- Да вот оно, что было в тебе! - указывает на кучку сероватой массы
Николаев.
- Ты одурел, мой друг, от голода, - уже спокойней проговорил Сергей, -
возьми мою пайку и съешь...
На четвертый день пути, пленных выгрузили в Смоленске. Большая часть
командиров не могла двигаться. На станцию пришли автомашины и, нагрузившись
полутрупами, помчались в лагерь. Из кузова грузовика Сергей глядел на
безжалостно истерзанный город-герой. Сожженные немецкими зажигательными
бомбами, дома зияли грустной пустотой оконных амбразур, и казалось, не было
в городе хоть единственного не пострадавшего здания.
На окраине города жили пленные. Лагерь представлял собой огромный
лабиринт, разделенный на секции густой сетью колючей проволоки. Это уже было
образцово-показательное место убийства пленных. В самой середине лагеря, как
символ немецкого порядка, раскорячилась виселица. Вначале она походила на
букву "П" гигантских размеров. Но потребность в убийствах росла, и
изобретательный в этих случаях фашистский мозг из городского гестапо выручил
попавших в затруднительное положение палачей из лагеря. К букве "П" решено
было приделать букву "Г", отчего виселица преобразилась в перевернутую "Ш".